Убежище поэтов

Убежище поэтов, фото

«Убежище поэтов» у Николая Харджиева

«Убежищем поэтов» Анна Андреевна Ахматова называла восьмиметровую комнату Николая Ивановича Харджиева в коммунальной квартире дома № 43 по Александровскому переулку в Марьиной Роще.

Александровский переулок в Марьиной Роще (названный так по находившемуся рядом Александровскому институту для детей неимущих дворян и разночинцев) именовался также Институтским и Сорокинским (по фамилии одного из домовладельцев), а в 1952 году стал Октябрьским. Ныне не сохранившийся дом 43 по этому переулку был типичным деревянным двухэтажным барачным строением. На первом этаже дома в квартире № 4 одно время жил Виктор Борисович Шкловский с женой Василисой Георгиевной Шкловской-Корди. А потом, когда Шкловские переехали сначала на улицу Фурманова, а затем в Лаврушинский переулок, комнату в этой же 4-й квартире получила сестра Василисы Георгиевны — Наталия Георгиевна Корди и жила здесь со своей дочерью Василисой (Васей, как её называли в семье). Другим обитателем квартиры был драматург Борис Арнольдович Вакс (автор пьес «Парижская коммуна», «Пока они сражались», он учился в Италии и Швейцарии, воевал в Гражданскую войну, затем работал в Народном комиссариате иностранных дел). А ещё одну — узкую, похожую на пенал (или шкатулку, по выражению Ахматовой) — комнату занимал Николай Иванович Харджиев.

Убежище поэтов  фото

Казимир Малевич, Владимир Тренин, Теодор Гриц, Николай Харджиев

«Это дорогое…»

Николай Иванович Харджиев родился в 1903 году в городе Каховка Днестровского уезда Таврической губернии. Здесь окончил гимназию, затем поступил в одесский Институт народного хозяйства, после чего работал в одесской секции Политпросвета, читал лекции в клубах, преподавал в Одесском государственном техникуме кинематографии, публиковал статьи и рецензии в газете «Станок». К этому времени относится его знакомство с одесскими литераторами Георгием Шенгели, Владимиром Нарбутом, Эдуардом Багрицким, который и помог ему в 1928 году перебраться в Москву. Некоторое время Харджиев жил у Багрицкого в Кунцеве в Овражном переулке, а затем переехал в Марьину Рощу.

Круг знакомых Харджиева в 30-х годах необыкновенно широк: художники, писатели, поэты, филологи. Среди них — Борис Эйхенбаум, Виктор Шкловский, Владимир Тренин, Теодор Гриц, Казимир Малевич, Владимир Татлин, Тихон Чурилин, Николай Суетин, Борис Пастернак, Алексей Крученых, обэриуты (Хармс, Введенский, Олейников, Заболоцкий) и многие другие.

К 1928 году относится знакомство Харджиева с Осипом Мандельштамом. Их отношения не прерывались и в бесприютные для поэта 30-е годы. Приезжая в Москву, Мандельштамы (Осип Эмильевич и Надежда Яковлевна) останавливались у Шкловских. «Чаще всего, — вспоминала Надежда Мандельштам, — мы уходили от Шкловских с сестрой Василисы, Натальей Георгиевной, или попросту Талей <…> Таля получила комнату в старой квартире Шкловских в Марьиной Роще, где жила со своей дочерью Васей, маленькой альтисткой. В те дни, когда мы шли к Тале, Вася оставалась у Василисы, а мы спали в комнате с её матерью <…> Полуразрушенный деревянный домишко в Марьиной Роще казался мне крепостью <…> В её захолустном доме мы никогда никого не встречали, хотя там были ещё жильцы, но мы проскальзывали так, что они о нас не подозревали. Именно для этого Тале нужно было самой открыть дверь своим ключом и осмотреться прежде, чем впустить нас. Но всё же сосед, член Союза писателей, некий Вакс, не мог не знать, что у Тали ночуют посторонние. Видно, он был порядочным человеком, что не донёс на нас. А утром Вакс говорил по телефону в коридоре — он требовал у Союза писателей материалов и средств, чтобы отремонтировать свою трущобу, которую мы считали крепостью или раем. О. М. сочинял по этому поводу шуточные стишки, где фигурировал “Вакс — ремонтно-дышащий…”;

В той же квартире одну из комнат занимал Николай Иванович Харджиев, и мужчины по вечерам много разговаривали и сидели допоздна. У Николая Ивановича я провела и первые дни после ареста О. М., а потом после известия о его смерти. Я лежала пластом и не видела света Божьего, а Николай Иванович варил сосиски и заставлял меня есть: “Ешьте, Надя, это горячее”, или “Ешьте, Надя, это дорогое”… Нищий Николай Иванович пытался пробудить меня к жизни милыми шутками, горячими сосисками и дорогими леденцами. Он единственный оставался верен и мне и Анне Андреевне в самые тяжёлые периоды нашей жизни».

Убежище поэтов  фото

Марина Цветаева // Казимир Малевич и Николай Харджиев в Немчиновке. 1933 год. Фото РГАЛИ

Ахматова и другие

С Ахматовой Харджиев познакомился в 1930 году. В Москве Ахматова останавливалась, как правило, у Ардовых на Ордынке, но у Харджиева бывала неоднократно. В этих двух квартирах произошла встреча Ахматовой и Цветаевой: «Наша первая и последняя двухдневная встреча произошла в июне 1941 г. на Большой Ордынке, 17, в квартире Ардовых (день первый) и в Марьиной роще у Н. И. Харджиева (день второй и последний)».

У Ардовых Ахматова и Цветаева говорили с глазу на глаз несколько часов, и об этом разговоре мало что известно. Встреча в харджиевской комнате проходила при свидетелях, и о ней сохранились воспоминания. Говорила в основном Цветаева. Ахматова молчала.

Встреча скорее разочаровала и Цветаеву, и Ахматову, во всяком случае сближения не состоялось.

Осип Мандельштам, по свидетельству Надежды Яковлевны, отмечал, что у Харджиева «абсолютный слух на стихи». Поэтому она настояла, чтобы Николай Иванович был редактором книги стихов Мандельштама в серии «Библиотека поэта». А Ахматова говорила, что «он так же хорошо слышит стихи, как видит картины». Эти отзывы тем более примечательны, что ни Мандельштам, ни Ахматова не были главными его поэтами. Маяковский, Хлебников, Крученых, Хармс, о котором он так отзывался: «Ослепительный! Непредсказуемый волшебник. Я видел многих замечательных людей, но он у меня на первом месте. Он был сама поэзия». А суждения Харджиева о Мандельштаме и Ахматовой (хотя и позднего времени) достаточно резкие.

Николай Иванович вообще был жесток в оценках. Из интервью Н. Харджиева:

«—Как произошло, что взяли Ахматову, эту прекрасную эстетическую камерную поэтессу, и канонизировали её? — Но она всё-таки большой поэт, хотя я её не люблю. Когда мы с ней познакомились и подружились, она мне сказала: “Я всегда мечтала дружить с человеком, который не любит моих стихов”».

«Мандельштам — камерный поэт, его называют великим не по чину. Он гениальный человек, но не великий поэт. Признак великого поэта — диапазон, которым Мандельштам не обладал. Хлебников и Маяковский — вот великие поэты».

Харджиев и сам обладал художественным даром, писал прозу, сочинял стихи под псевдонимом Феофан Бука. Обэриуты не случайно впустили его в свой круг, а Хармс жалел, что Харджиев свой талант принёс в жертву учёным занятиям, работам по исследованию русского футуризма. В этом огромную роль сыграло знакомство с Владимиром Трениным и Теодором Грицем.

Вместе с Трениным он писал о поэтике и поэтической культуре Маяковского. Вместе с Грицем выпустил сборник Велимира Хлебникова «Неизданные произведения». Рукописи Хлебникова он изучал самым внимательным образом и, по свидетельству современников, лучше, чем кто-либо другой разбирался в хитросплетении записей и рисунков. Одна из главных трагедий Харджиева состояла в том, что он не мог завершить своих текстологических исследований и правильно издать хлебниковские произведения.

Харджиев был апостолом русского авангарда (его труд «К истории русского авангарда» до сих пор остаётся основополагающим). Он действительно в равной степени тонко чувствовал и поэзию, и живопись, но при этом говорил, что в наибольшей степени на него повлияли не поэты и не филологи, а художники. Малевич, Татлин, Ларионов были главными фигурами для него. Малевича Харджиев упрашивал писать воспоминания, и именно ему Малевич принёс свою автобиографию. При этом он продолжал встречаться с Татлиным, главным антагонистом Малевича.

Его удивительный художественный вкус, необыкновенную эрудицию отмечают все, кто общался с ним. Он собрал богатейший архив изданий, картин, рисунков и в 50-60 годы как будто заново открывал для публики русский авангард, проводя выставки и читая лекции в музее Маяковского. Но это уже другой период жизни Харджиева, связанный с другим адресом: Кропоткинская, 17.

Читайте также

Фильтр