Вряд ли на излёте 1980-х годов Перовский районный выставочный зал мог надеяться стать полноправным музеем. Однако именно в нём в сентябре 1987 года открылась посмертная выставка работ скульптора Вадима Сидура, и за семь недель работы её, расположенную в отдалённом спальном районе Москвы, посетило 15 тысяч человек.
Вадим Сидур родился в 1924 году. Будь он немного постарше — ушёл бы ещё в 1941-м — начале 1942-го на фронт рядовым. А в 1942–1943-х годах из мальчиков, более-менее успевших пройти курс средней школы, уже наскоро делали офицеров взамен повыбитого младшего комсостава. В восемнадцать лет Сидур — младший лейтенант, командир пулемётного взвода.
Ему случилось дойти с боями до родного города Екатеринослава (тогда уже Днепропетровска). Там же в 1944-м он был тяжело ранен. Сидур писал об этом: «Пути войны, как известно, неисповедимы. И когда восемнадцатилетним младшим лейтенантом, командиром пулемётного взвода я дошёл до своего родного города и своей улицы, то уже от угла увидел, что от дома, где я родился и вырос, не осталось ничего. Только печная труба торчала как новаторский памятник моему детству и юности… Потом я был убит на войне. Но произошло чудо воскресения, и я остался жить».
Его, раненного в лицо разрывной пулей, спасли две местные жительницы. Позже одна из его спасительниц — тоже восемнадцатилетняя тогда Саша Крюкова — рассказывала: «Страшно вспоминать, что тут было. В каждой хате раненые… Мама с солдатами принесла ещё одного раненого. Вместо лица — сплошная рана, одно мясо. Говорить не мог. Я догадалась, дала ему бумагу, карандаш. Он написал — Вадим Сидур. Приспособилась через трубочку кормить Вадима. Чуть-чуть отошёл, а тут новая напасть — начали гноиться раны. Боже, как он страдал, какие страшные боли терпел! Решили с мамой: надо везти Вадима в госпиталь. Приехали в Кривой Рог, а там всё разрушено, ни одной целой больницы. Пришлось везти в Днепропетровск — это от нас полторы сотни вёрст по разбитым дорогам в весеннюю распутицу… В январе 45-го пришло письмо от Вадима. Боже, как я обрадовалась, что он жив!»
Потом были бесконечные госпитали, операции, попытки как-то восстановить раздробленную челюсть. Демобилизованный старший лейтенант — двадцать лет, орден Отечественной войны 2-й степени и 2-я группа инвалидности…
В 1945 году Сидур поступает в Московское центральное художественно-промышленное училище (так именовалась тогда Строгановка) на факультет монументальной скульптуры. После института — работа над скульптурным декором. Вместе с однокашниками по Строгановскому училищу Владимиром Лемпортом и Николаем Силисом (трио ЛеСС) Сидур создавал скульптурное панно для стены плавательного бассейна на Центральном стадионе им. Ленина (Лужники).
«Я остался жить, но это произошло не сразу. Довольно долго я раскачивался между жизнью и смертью в госпиталях для “челюстных и полостных”, среди людей без челюстей и дрожащих мелкой дрожью, искромсанных жёлтых животов. Голова моя с момента ранения была постоянно опутана бинтами. Пуля немецкого снайпера попала в левую челюсть, чуть ниже глаза и виска, раздробив и выбив всё, что только было возможно, потом прошла сквозь корень языка, почти отсекла его и разорвалась в углу нижней челюсти справа, образовав огромную дыру. Металлические осколки этой разрывной пули до сих пор сидят во мне…»
Вадим Сидур
Работал над городской декоративной скульптурой (из чего вряд ли что-нибудь сохранилось: сам автор отмечал, что используемый для таких работ бетон — материал недолговечный). Время от времени — частные заказы (что на практике означало изготовление надгробий). Книжная иллюстрация, обращение к гравюре (особенно в периоды, когда подводило здоровье и работать над скульптурой было физически невозможно). Но тогда же Сидур начинает вырабатывать и собственный стиль — лаконичный, чёткий и выразительный.
Время между тем поворачивало вспять. Некоторые послабления, сделавшие в конце 1950-х возможным появление того, что позже назовут «вторым авангардом», оборвались с пресловутым визитом Хрущёва на выставку в Манеж. И в мастерской Сидура — всё больше работ, ни на выставки, ни в городское пространство не допущенных. Множатся обвинения в формализме, а заодно — и в «пацифизме» (будто могло быть иное отношение к войне у эту войну прошедших!).
Выставки оказываются возможными за границей. Их организует немецкий славист Карл Аймермахер, познакомившийся с Сидуром через друзей во время поездки в Москву. За рубежом интерес к работам скульптора велик — и по его моделям встают памятники: в Германии — «Памятник погибшим от насилия» (Кассель, 1974), «Памятник современному состоянию» (Констанц, 1974), «Треблинка» (Западный Берлин, 1979), «Взывающий» (Дюссельдорф, 1985), в США — «Голова Эйнштейна». Сам автор никогда этих памятников установленными не видел: был невыездным.
«Структура №1», «Структура №2»
Исключение в городском пространстве Москвы при жизни Сидура составили две его работы. В обоих случаях это были абстрактные композиции, установленные у научно-исследовательских институтов: Института морфологии человека («Структура №1», 1976) и Института геохимии им. Вернадского («Структура №2», 1980). Очевидно, за научную символику абстракция всё же могла сойти.
Это были 1970-е — и вокруг «нонконформистов» сжимается круг слежки и давления со стороны КГБ. Что Вадим Сидур не без юмора изобразит в некоторых главах своей книги «Памятник современному состоянию», пришедшей к публике уже после смерти автора (журнал «Знамя», 1992 год, а книжное издание последовало и вовсе в 2000-х):
«Простите, — вежливо сказал Скульптор,— зачем вы сами отщепенцев создаёте? Врагов придумываете?
— Даём справку,— сказал Голос из Мрака. — Если врагов, диссидентов, отщепенцев, сяко-како-этако-инакомыслящих не будет, исчезнут они, МЫ НЕ НУЖНЫ БУДЕМ. А мы профессионалы, мы зарплату получаем, и немалую. Хорошо вам, — продолжал Голос грустно, — когда скульптуру по состоянию своего здоровья инвалидного делать не можете, на гравюры или рисунки переключаетесь, а теперь вот МИФ пишете. Вам, людям искусства, всё на пользу. Голод, холод, болезни, муки всяческие, не говоря о радостях, — из всего ПРОИЗВЕДЕНИЕ создать можете. Даже если непризнанный вы и непопулярны ваши произведения среди любителей искусства. Нам же без врагов и отщепенцев каюк! Не нужны мы будем. Помните, как старик Вольтер сказал: “Если бы Бога не было…”.
— А вы с преступниками боритесь уголовными, с убийцами, шпионами, — посоветовал Огорчённый сочувственно.
— С ними трудно бороться. Они прячутся! А вы на виду: что в квартире своей трёхкомнатной, что в мастерской светлой. Как на ладони — и видно вас и слышно вас прекрасно.
— А-а-а! — сказал Скульптор».
Возвращаясь к музею: таковым он изначально вовсе не планировался. Более того, посмертную выставку в Перовском районном зале не просто закрыли после полутора месяцев работы — закрывали со скандалом, распоряжением горкома КПСС. Но тогда колесо истории вращалось быстро — и уже в следующем году экспозицию разрешили возобновить. В июле 1989 года выставка получила официальный музейный статус.
В 2011 году Музей Вадима Сидура вошёл в состав Музейно-выставочного объединения «Манеж». Последовала двухлетняя реконструкция, в результате которой выставочное пространство, с его сложной, но весьма подходящей к случаю конфигурацией, было значительно расширено — стало возможным помимо постоянной экспозиции проводить временные выставки. А в 2018 году Музей Вадима Сидура стал частью Московского музея современного искусства.
Я раздавлен
Непомерной тяжестью ответственности
Никем на меня не возложенной
Ничего не могу предложить человечеству
Для спасения
Остаётся застыть
Превратиться в бронзовую скульптуру
И стать навсегда Безмолвным
Взывающим.
Одно из последних стихотворений Вадима Сидура
Изменилось и отношение к установке работ скульптора в городском пространстве. В 1991 году в городе Пушкине (Царское Село) встала его «Формула скорби». А в 1992 году в Москве, в сквере на Зелёном проспекте, что совсем недалеко от музея, был поставлен исполненный по авторской модели 1972 года «Памятник оставшимся без погребения», тут же воспринятый всеми как память об Афганской войне. В 2006 году рядом была сооружена стена памяти «Воинам-москвичам, погибшим в Афганистане».
