Пресненский район. Тверской бульвар, 23. Просто адрес? Нет. В этом доме три с половиной десятилетия XX века жил и работал один из самых прекрасных театров России и, наверное, всего мира — Московский Камерный. Здесь же он был убит.
Особняк с красивой дверью
1914 год. Войны ещё нет, но есть весна, переходящая в нежное московское лето. Сезон кончился. Группа актёров во главе с двадцатидевятилетним режиссёром Александром Таировым только что осталась за дверями упразднённого «Свободного театра». Ну и что? Унывать не стоит. Нет сцены, зато есть успех: о пантомиме «Покрывало Пьеретты» и блестящей исполнительнице главной роли, ученице Станиславского Алисе Коонен уже говорит вся Москва. А дом для театра можно найти. Где? Да прямо здесь, на Тверском бульваре! Таиров, почти что в шутку, обходит дома по чётной стороне, в которых светят люстры и угадываются большие залы. Можно догадаться, что хозяева принимают его за сумасшедшего. «А ещё такой приличный молодой человек!» Сторона плохая — переходим через бульвар. Целую жизнь спустя, Алиса Коонен напишет, что её «давно привлекал один особняк с красивой дверью из чёрного дерева». Таиров решительно открыл эту дверь и скрылся за ней довольно надолго. Вышел счастливый: хозяева согласились.
Старинным домом, который когда-то принадлежал Волконским и Вырубовым владели трое братьев Паршиных. Судя по всему, они толком не знали, как им распорядиться: сдавали помещения конторам, которые очень неаккуратно за это платили. И тут подворачивается уверенный в себе театральный деятель, да ещё и юрист по образованию, как они сами.
Товарищество на вере
Такую удивительную форму приняло новое предприятие. Нашлись пайщики, появился договор, начался ремонт. Таиров не захотел ломать великолепную анфиладу с лепным потолком, а предложил пристроить зал позади дома. Никакой сцены ещё не существовало, но стремление новому театру и чёткая формулировка его принципов уже были. Театр — отдельное искусство. В центре его — актёр. Актёр должен уметь всё. Спектакль — самоценное произведение, в котором неразрывно связаны: слово, жест, музыка, свет, цвет, пластика пространства, и ни один из элементов не должен быть проходным. Театр не иллюстрация в литературе, не воспроизведение «реальной» жизни и не технический фокус, но создание новой, художественной реальности, того, что более правда, чем правда.
Таиров назвал свой театр «Камерным», но не потому, что сцена будет маленькой, а потому, что на первых порах настоящих, понимающих зрителей окажется немного. И для первого большого спектакля Таиров выбрал не что нибудь, а «Сакунталу», произведение древнеиндийского драматурга Калидасы в переводе Константина Бальмонта. Труппа, пополнившаяся новыми актёрами, пошла за режиссёром. Так товарищество на вере стало товариществом на Вере.
Первый триумф и первое покушение
Пока шло строительство Алиса Коонен поехала отдохнуть в Бретань, Таиров к ней присоединился, чтобы потом отправиться в Лондон за материалами к спектаклю. В этой поездке, как и в работе, зародилась дружба, ставшая любовью до смерти театра, смерти Таирова и Коонен — наверняка живая и сейчас в прекрасных райских кущах.
Война чуть не сорвала возвращение Алисы Коонен в Москву, где уже метался встревоженный Таиров. Но всё обошлось, и 12 (25) декабря 1914 года премьерой «Сакунталы» открывается Московский камерный театр. Это был триумф. Причём, не только в глазах молодых эстетов, но и актёров старой школы. Предположительно «камерная» аудитория пополняется и мастерами Малого, и мастерами Художественного. Творческий прорыв закрепляет в 1916 году «Фамира Кифаред» Иннокентия Анненского. Этот спектакль обозначает два важных поворота. Первый — отказ от живописи и постепенный переход к трёхмерной конструкции. Второй — доказательство того, что не одной актрисой, как бы талантлива и любима она ни была, живёт театр Таирова: в «Фамире» заблистал Николай Церетелли, виртуозный актёр и утонченный красавец, внук эмира Бухары.
И тут, в 1917-м, совершается первое покушение на жизнь театра. Паршины, которым надоело невыгодное «эстетство» выгоняют труппу. Но Камерный решил жить, пусть даже в крохотном, чудом найденном помещении на Никитской. И не просто жить, а показать в студёном и голодном 1918-м «Саломею» Оскара Уайльда.
На спектакль приходит Луначарский. Увидев, что в помещении, где не топят вообще, артисты играют полуобнажёнными, нарком Просвещения демонстративно снимает шубу. Его примеру следуют все высокопоставленные зрители. Важный символ. Ещё важнее стало возвращение театру здания на Тверской. Начался золотой век Камерного театра.
Двадцатилетие и покушение №2
К 1934 году все линии искусства Таирова шли, хоть и с изломами, только вверх. Через «Адриенну Лекуврёр» к утверждению трагедии в «Федре». С «Принцессой Брамбиллой» к высотам искуснейшей арлекинады, с темя пьесами Юджина О’Нила — в глубины жесточайших социальных драм. Мир, повидавший Камерный на гастролях, признаёт Таирова великим реформатором театра, а Коонен — величайшей трагической актрисой века. Кажется, найден и ключ к современной советской пьесе. Со строптивым Вишневским, Таиров поднимает Гражданскую войну на уровень античности: это «Оптимистическая трагедия». Алиса Коонен — Комиссар.
Советская власть тем временем тоже меняется, становится всё более косной, недоверчивой, страшной. В 1936 году Таиров поставил комическую оперу Бородина «Богатыри» на новое, очень задиристое либретто Демьяна Бедного. Из газет узнаёт, что это чуждо народу и оскорбляет русскую Историю. Таирова не убили, а театр не закрыли, только срастили с Охлопковским. Для перевоспитания. Когда же настали совсем жуткие времена, с повальными арестами и расстрелами, друг Камерного нарком Ворошилов спас театр, отправив в долгую поездку на Дальний Восток.
Война и убийство
Не успел театр вернуться и поставить великолепную «Госпожу Бовари», как наступил июнь 41-го. Эвакуация привела труппу через Балхаш в Барнаул. И даже тут Таиров верен себе. Он даже необходимые агитки, вроде «Фронта», как может, выводит на уровень своих театральных идей.
К концу войны Камерный снова дома. В 1944-м, к круглой дате со дня смерти Чехова, Таиров показывает совершенно неожиданную «Чайку». Скупо, почти концертно, сократив пьесу до часа и оставив только главное: искусство и любовь. Коонен, которой за пятьдесят, сыграла Нину Заречную. Изумительно. Но спектакль поняли далеко не все. Тему продолжают «Без вины виноватые». Коонен — Кручинина. Но тут снова начинает дуть смрадный ветер из Кремля. Враги государства: «низкопоклонство перед Западом» и «космополитизм» и дежурный «формализм». Таиров удобно подходит под все определения. Идут собрания, летят постановления. Часть труппы, в желании выжить, припоминает всё заветное, особенно педалируя роль «старухи-жены»…
29 июня 1949 года последний спектакль: «Адриенна Лекуврёр». Каждое слово героини Коонен — французской актрисы XVIII века, умирающей от яда, звучит как реквием по искусству.Конец. Зрители всё вызывают и вызывают артистов на поклоны: десять раз, двадцать, тридцать. Коонен теряет сознание. По приказу Таирова с грохотом падает пожарный занавес.
Убийство, преднамеренное и при отягчающих обстоятельствах: с уничтожением архива, сбиванием букв с фасада, полной и пошлой переделкой строго зала в пышный сталинский балаган. Театр становится «имени Пушкина», а руководить им назначают Василия Ванина, самого простецкого изо всех народных… Таиров умирает душевно, а через год — физически
* * *
Благодаря силе воли и верным друзьям, Алиса Коонен будет много лет выступать на эстраде и записываться на радио. Мы слышим её голос, голос убитого театра. Выйдут и её воспоминания, и таировские работы, Михаил Левитин напишет прекрасный том о Таирове в ЖЗЛ… Нынешний театр Пушкина с благодарным трепетом помнит, на какой сцене играет… Вот так и только так мы можем не дать умереть великой легенде Камерного.
