В Таганском районе, у впадения Яузы в Москву-реку, стоит самая красивая изо всех семи столичных высоток.
Новый 1947 год граждане Советского Союза встречают с продуктовыми карточками — шестой год подряд. Килограмм вермишели, килограмм мяса, два коробка спичек, кусок хозяйственного мыла в месяц… Война окончилась, карточки остались, и часто это единственное имущество. Полстраны в руинах, Киева нет, нет Минска, в Сталинграде горы кирпичей, засыпанных хлоркой, люди живут в землянках. И вот, 13 января постановление Совета Министров за подписью Сталина — «О строительстве в Москве высотных зданий». Подарок столице к 800-летию. Встанут памятником великой Победе.
Если кто-то и удивился постановлению, то точно не главный архитектор Москвы Дмитрий Чечулин. По некоторым сведениям, он сам этот проект и лоббировал, задумав высотное строительство ещё до войны. Размышлял над растёкшимся силуэтом новой Москвы, над пропавшими колокольнями, проектируя жилой дом, и задумал высотку там, где, казалось, это невозможно. Остальные стояли на возвышенностях, взять университет или МИД, а эта — под горой; все подчиняют себе архитектурный ландшафт, а этой надо вписываться и вступать в сложные политические отношения со всеми башнями Кремля сразу. Его высотка стала океанским лайнером на берегах двух скромных рек, Яузы и Москвы. И оказалось, нет другой сталинской громадины, так ювелирно вписанной во все углы и кривоколенья старой Москвы, и это её главное достоинство. Откуда ни смотри, хоть с Таганки, хоть со Старой площади, хоть с извитого Колпачного переулка у Покровки.
Может, именно из-за «вписывания» этажность увеличивали прямо на ходу. Проектировали 16, построили 26, а с техническими — 32. Будто архитектор, отходя от стройки на ближайший бульвар, как живописец от мольберта, щурился так-сяк и говорил: «Ещё парочку».
Высотка встала юго-восточным форпостом Таганского холма, закрыв от Кремля и нелюбопытных глаз московскую изюмину, Швивую горку. С XVI века от Швивой горки представительствовал кипенно-белый храм Никиты-мученика. Маяком светил на вершине — всей Москве. Были у него заслуги и перед новым режимом — в октябре 1917 года красные артиллеристы пристроились к его стенам палить из пары гаубиц по Кремлю. И расколотили на Спасской башне механизм курантов с их царской музыкальной непотребщиной. Через год часы вернулись в строй с «Интернационалом» — важная идеологическая победа одержана с помощью Швивой горки! Но нет, не зачли, загородили.
Когда в старину в этом пёстром клубке переулков, заборов и мастерских ставили немногие усадьбы, скупали землю десятками крошечных участков. Так же широко поступили и советские строители — размах их замыслов стёр с лица земли четыре переулка, всё поглотила высотка. Старые домишки в её будущем дворе стали даже не общежитием для рабочих — лагерем.
О происхождении названия Швивой (или Вшивой) горки достоверных фактов мы не знаем. Однако известно, что в старину «вшивыми» часто называли те места, где жили бедные, грязные и плохо одетые люди.
Да, на строительстве дома будущего использовали труд заключённых, больше полутора тысяч. «Бытовики» и около семисот военнопленных. Надо понимать, что никакой строительной индустрии для возведения сооружений такой сложности в стране не было, высотки стали её своеобразным полигоном. Но пока, за неимением индустрии, проекты розданы министерствам, имеющим в своей структуре серьёзные строительные мощности. Котельники достались МВД. Бывший НКВД с его богатым опытом строек — от каналов и шоссейных дорог до заводов и аэродромов — обосновался тут давно. Правое крыло высотки, которое на Котельнической набережной, построено Чечулиным ещё до войны, как раз для сотрудников НКВД. Именно в работе над этим проектом он и осознал необходимость новых вертикалей. Так что котельническую высотку не только вписывали, но ещё и пристыковывали к уже готовому крылу. Непростая работа для непростого клиента. И поскольку основная рабочая сила МВД — это зеки, их не замедлили привезти и сюда, прямо под кремлёвские стены. Впрочем, в ту послевоенную пору этот лагерь был не единственный в столице. Маяковская, Сухаревская, Поварская, высотка университета — вот адреса подневольных строителей.
Котельнические зеки остались в высотке навсегда — они увековечены скульпторами на множестве барельефов под видом образцовых советских граждан. Понятно, что раз граждане образцовые снаружи, то внутри тоже должны быть образцовые. Квартирный вопрос тогда испортил народ в особо крупных размерах, а квартир в доме под восемьсот.
В доме на Котельнической набережной жили сливки советского общества — учёные и конструкторы, поэты и композиторы, артисты и режиссёры, сотрудники госбезопасности и чиновники.
Распределением занялся Совет Министров СССР. Распоряжение за подписью Сталина от 20 сентября 1951 года установило квартирные квоты для министерств. Министерства разделили квоты по главкам, те по отделам… Наконец, дошло до ордеров, и уже через две недели они закончились. В Совмин потекли прошения обойдённых. Пишут много, в Совмине даже завели дело, «совершенно секретное» — и не одно. Пишут Берии, он главный распределитель, и кто только не пишет, у всех стеснённые условия. Артист и депутат Николай Черкасов хлопочет за Лилю Брик; Шостакович, Хачатурян, Рихтер и Гилельс просят за пианистку Марию Гринберг; начальники I Главного управления при Совмине, проще говоря, Атомного управления, Борис Ванников и Авраамий Завенягин просят 11 квартир физикам-ядерщикам, из которых двое на тот момент — заключённые! Выйдут — будет компенсация. А вот письмо кинорежиссёра Ивана Пырьева:
«Дорогой Лаврентий Павлович! Вместе с моей женой Мариной Ладыниной и большой семьёй я живу в двух небольших смежных квартирах, соединённых между собой проходом через уборную. <…>
За свою творческую жизнь я сделал более пятнадцати кинокартин, некоторые из них Вы, очевидно, помните, это “Партийный билет”, “Богатая невеста”, “Трактористы”, “Свинарка и пастух” <…> “Кубанские казаки”.
Я и Марина Ладынина неоднократные лауреаты Сталинской премии и Народные артисты Союза ССР.
Очень и очень прошу Вас, дорогой Лаврентий Павлович, помогите нам!»
На строительство высотки привлекли заключённых и немецких военнопленных.
Лаврентий Павлович помог. Вместе с квартирой Пырьев и Ладынина получили в соседи отпетого московского острослова, композитора Никиту Богословского. Тот немедленно сложил шутку-загадку: «В нашем доме, в одной квартире девять лауреатов спят в одной постели. Кто это?» Шутка вскоре стала неактуальной, чета новосёлов получила ещё по премии на каждого.
Лауреаты, заслуженные и народные, академики и конструкторы, приправленные сотрудниками мощной спецслужбы, — так, видимо, должно выглядеть идеальное советское общество, собранное в эдаком коммунистическом ковчеге. В квартирах электрохолодильники, кондиционирование, автоматическое удаление пыли, мусоропровод. В доме бюро заказов и бюро бытового обслуживания, булочная, три магазина, домашний кинотеатр — будущий «Иллюзион». Во дворе — оазис с подземной парковкой на 212 машин.
И что вы думаете? Тараканы! Швивая горка отомстила толпами рыжих агрессоров, устремившихся по всем новомодным коммуникациям. Жилец высотного здания по адресу Котельническая набережная, 1/15, Евгений Евтушенко отразил ситуацию в стихах:
На столе у меня ода — тяжкий труд,
а из мусоропровода
гости прут.
Только Зыкина запела,
с потолков
подпевать пошла капелла
прусаков.
Композитор Богословский
взял аккорд,
а на клавиш вспрыгнул скользкий
рыжий чёрт.
Вывод из происшествия жилец Евтушенко делает обобщающий:
Надо нашему дому очиститься.
Дело будет, товарищи, швах,
если взмоют ракеты космические
с тараканами, скрытыми в швах.
Больше дуста сыпьте, товарищи,
если пакостно пробрались
тараканы и тараканища
в дом высотный — в социализм.
