Происхождение названия деревни Печатники достоверно неизвестно. Исследователи склоняются к предположению, что оно связано с именем владельца — Владимира Печатникова, убитого в 1558 году в Ливонском походе Ивана Грозного.
Судя по фамилии, Печатников был служака потомственный: кто-то из его предков отвечал за хранение печатей царской казны и скрепление ими документов. Чин невысокий — печатники были незнатны и часто совмещали канцелярскую службу с военной.
Сведений о роде Печатниковых в архивах нет. Известно лишь, что Владимира Печатникова убили под городком Голбином-Шваненбургом (сегодня — латвийский Гулбене), о чем в сентябре 1558 года воевода Большого полка Петр Шуйский докладывал Ивану Грозному. Очевидно, убитый был не последним в войске человеком — вряд ли князь Шуйский перечислял царю рядовых ратников.
Как же оказался Владимир Печатников у ливонского Голбина в 1558 году?
Страна Ливония
Ливонией называлась провинция Священной Римской империи, созданная на месте нынешних Латвии и Эстонии немецкими крестоносцами, покорившими в XIII-XIV веках языческие балтские и финские племена. К XVI веку в этом краю Жители Ливонии на гравюре Авраама де Брейна властвовали немецкие колонисты — землевладельцы, священники и купцы. Нейтралитет в международных конфликтах обеспечивал Ливонии выгоды транзитной зоны: с востока шло сырье, с запада — технологии и товары. Растеряв суровый религиозный аскетизм предков, немецкая элита с удовольствием наживалась на торговле и труде подневольных «туземных» крестьян. Проезжие иностранцы восхищались благополучием народа Ливонии. Правда, «народом» они числили лишь немцев: коренное население за людей не считали.
«Это самая прекрасная страна, текущая молоком и медом и всеми другими благами, ни в чем не нуждающаяся, там… самый приятный в общении народ, но они очень испорчены гордостью, роскошью, ленью и праздностью».
Джером Горсей, «Путешествия сэра Джерома Горсея», XVI век
В 1520-х годах в Ливонию пришла Реформация. Среди немецкой городской бедноты, а следом и среди крестьян-аборигенов распространились радикальные взгляды Томаса Мюнцера, поднялась волна кровавых беспорядков, но победили более умеренные лютеране. К середине века ливонский парламент (ландтаг) уравнял в правах всех христиан, включая и православных.
Ливонские рыцари. XIII век
Между молотом и наковальней
В свои «молодые» годы Ливонский орден непрерывно воевал с западным соседом — Литвой. В XVI веке за это пришлось расплачиваться: старшая Тевтонская часть ордена стала вассальным герцогством польско-литовского королевства, очередь была за младшей — Ливонией.
На востоке же вместо привычных ливонцам независимых Новгорода и Пскова объявилась вылупившаяся из далекого ордынского «русского улуса» и колоссально разросшаяся, по-азиатски пышная и честолюбивая «Вся Русь» — Московское царство.
«Не то одно отчина, кои городы и волости ныне за нами: и вся Русская земля, Киев, и Смоленеск и иные городы, которые… к Литовской земле, с Божьею волею, из старины, от наших прародителей наша отчина…».
Ответ Ивана III польско-литовскому посольству, 1505 год
И Вильна, и Москва претендовали на гегемонию в Восточной Европе. Они воевали между собой, конкурируя в собирании осколков разрушенной Ордой Киевской Руси. Жестко «вертикальная» Московия расширялась, силой подчиняя русские княжества. Литва же складывалась из не вошедших в «русский улус» земель и городов на договорной основе — как федерация.
Когда Орда развалилась, а Москва провозгласила себя единственным духовным наследником Византии, Литве пришлось сблизиться, а затем и объединиться с католической Польшей. «Вестернизированная» Литва, потерявшая в войнах с Москвой огромные территории, была для Ливонии хоть и опасной, но понятной и привычной угрозой.
Юрьевская дань — сумма, которую после проигранной войны 1480-1481 гг. архиепископ Дерптский (немецкое название эстонского Тарту / русского Юрьева) должен был выплачивать сначала Пскову, а потом Москве.
Иное дело — Москва. Ни цели (кроме борьбы с Литвой за гегемонию), ни методы нового соседа не были понятны прагматичным ливонским немцам, да и действия Москвы слишком зависели от переменчивого настроения очередного самодержца и часто казались иррациональными. Возможность бессмысленного и беспощадного вторжения «московитских азиатов» пугала ливонские элиты.
Перед одряхлевшей Ливонской конфедерацией, уже не способной самостоятельно противостоять грозным соседям, стоял выбор: остаться нейтральной, но беззащитной в их схватке, или войти в союз с культурно и религиозно близкой Польшей-Литвой, рискуя потерять независимость. Этот выбор ещё сильнее расколол страну.
Нежданная война
При молодом Иване Грозном внешняя политика Московского царства развернулась на восток, где шла борьба за ордынское наследство. Присоединив все Поволжье, ненасытная Москва вновь обратилась на запад — к Литве и другим своим соседям. Захватывать Ливонию царь не собирался — слабая, но формально независимая, она его вполне устраивала, пока через нее шла торговля с Западом. Свой выход к морю у Москвы уже был — побережье Балтики от Невы до Наровы, но дешево использовать чужую налаженную инфраструктуру было привычнее, чем создавать свою. Неприемлемо было лишь заметное сближение Ливонии с конкурентом Москвы — Литвой.
На переговорах об очередном перемирии в 1554 году Москва обрушила на ливонских послов поток обвинений и потребовала выплаты «Юрьевской дани», причем за много лет. На оплату царь дал три года — иначе война. Собирать дань ливонцы отказались и отправили посольство с обоснованием этого решения в Москву, но царь их слушать не захотел. В январе 1558 года несколько тысяч московских ратников (в основном азиатская конница) ворвались в Ливонию, две недели уничтожали все подряд и вернулись домой. Это была показательная карательная акция и предупреждение: не дружи с Польшей!
После этого дань собрали, но, пока ее везли в Москву (как-то «растеряв» по дороге треть), ситуация изменилась: случайная перестрелка между Ивангородом и Нарвой превратилась в боевые действия. После того как в Нарве внезапно случился пожар, ивангородцы почти без потерь взяли город.
«Как только перешли они границу, сейчас засверкали топоры и сабли, стали они рубить и женщин, и мужчин, и скот, сожгли все дворы и крестьянские хаты и прошли знатную часть Ливонии, опустошая по дороге все».
Франц Ниенштедт, «Ливонские хроники»
Легкость взятия Нарвы убедила царя: война с Ливонией даст куда больше, чем Юрьевская дань, и послов с деньгами отправили обратно. В июле русские войска вновь хлынули в Ливонию, как потоп: грабили, жгли и разрушали, брали в плен «лучших людей» и истребляли остальных, но укрепленные города уже не обходили, а занимали. В одной из осад и погиб Владимир Печатников.
Легко оккупировав почти всю южную и восточную Ливонию, Москва не знала, что с ней делать. В отличие от Поволжья, никаких планов ее интеграции в Московское царство не было, жизнь в каменных домах ливонских городов русским претила, перенимать европейские традиции жизни и ведения хозяйства они считали «невместным». К тому же ливонцы все чаще оказывали сопротивление, коренное население ненавидело новых русских помещиков еще больше, чем старых немецких…
«Писаша ко государю Петръ Ивановичь с товарыщи. Идучи они из Юрьева по государеву наказу посылали голов Бориса Колычова с товарыщи к Голбину, а стояли тут арцыбискуповы люди… И Борис с товарыщи дождався Немец, да напустил, и побили многих Немец и гоняли по самои Голбен город. И в осаде побили многих и взяли живых 34 лутчих Немец, а наших убили на том бою Богдана Ржаникова да Семена Федорова сына Быкова да Володимера Печатникова».
Лебедевская летопись
Москва искала способ закончить Ливонскую войну и с выгодой передать хоть кому-нибудь в управление захваченную территорию под гарантии ее будущей лояльности и обеспечения торгового транзита. Вскоре Ливония как государство перестала существовать, но война на ее бывших землях продолжалась еще четверть века, пока, выдавив Москву, их не поделили между собой Польша, Швеция и Дания.
