В начале ХХ века оказалось, что театры могут быть и электрическими. Электротеатр «Вулкан» стал первым культурным заведением купеческо-кабацкого Таганского холма. Немой синематограф с тапёром и просторным залом, построенный по проекту архитектора Густава Гельриха для купчихи Платовой, — основа той Таганки, которую мы знаем.
Вулкан Таганки
После революции 1917 года помещение «Вулкана» передали пролетарским театральным труппам. С 1918 года здесь поочерёдно давали свои революционные представления Рогожско-Симоновский театр (Театр имени А. К. Сафонова) и студия Вахтангова. А в 1921 году нарком просвещения Анатолий Луначарский предоставил это здание Опытно-героическому театру, что просуществовал пару лет — ставили Софокла, Островского, Гоголя… Потом здесь долго работал Малый театр.
Последний «долюбимовский» этап истории театра длился двадцать лет. В 1946 году театр снова переименован и реорганизован — теперь это Московский театр драмы и комедии. Через несколько лет директором его стал бывший артист и парторг театра Станиславского, фронтовик и герой Николай Дупак. В 1963 году он увидел дипломный спектакль студентов Щукинского училища — спектакль, о котором говорила вся Москва, спектакль, которым возмущались чиновники и партийные начальники, спектакль, которым восхищалась вся театральная богема. Это был «Добрый человек из Сезуана» в постановке мастера курса, бывшего артиста Театра Вахтангова Юрия Любимова.
Сейчас бывший зал кинотеатра «Вулкан» — это фойе театра на Таганке.
Слава о спектакле пошла такая, что желающих посмотреть его не мог вместить ни один зал училища. Люди сидели на полу, стояли вдоль стен, забивались в рубки звукорежиссёров и осветителей.
Шагают бараны в ряд,
Бьют барабаны,
Шкуру на них дают
Сами бараны!
Публично исполнить такое на излёте оттепели, за несколько месяцев до смены власти, было неслыханной дерзостью, почти контрреволюцией!
Руководство вуза требовало от Любимова внести цензурные правки в спектакль, чтобы у зрителей не возникло никаких подозрительных ассоциаций. «Неконтролируемый подтекст» — этот термин из методички надзорных органов будет сопровождать Любимова всю жизнь. Ректор Щукинского училища Борис Захава лично потребовал изъять из спектакля песенку «О власти и народе».
Чем больше по Москве разносились слухи о возможном закрытии спектакля по цензурным соображениям, тем многолюдней становилась толпа у входа в день очередного показа «Доброго человека». Так начиналась Таганка.
Директор Московского театра драмы и комедии Николай Дупак сидел в переполненном студенческом зале и с завистью смотрел на возбуждённые молодые лица на сцене и на притихших от потрясения зрителей. К концу спектакля он уже принял решение.
В апреле 1964 года главным режиссёром Театра драмы и комедии стал Юрий Петрович Любимов, основой новой труппы — актёрский курс Любимова, первым спектаклем нового театра — «Добрый человек из Сезуана». А театр в скором времени получил новое название и навсегда стал «Таганкой».
Руководители Московского театра драмы и комедии на Таганке директор театра Николай Дупак и художественный руководитель театра Юрий Любимов, 1979 год
Балаган с намёком
Революционное начало Таганки рифмовалось с образом первых пролетарских театров, занимавших когда-то эту сцену рабочей окраины Москвы. Любимов строил театр с той же страстью, с которой коммунист Губанов (актёр Урбанский) валил лес в легендарном фильме Райзмана. Таганке было тесно в замкнутых стенах — спектакли начинались уже в фойе, уже на улице. Билеты на «Десять дней, которые потрясли мир» проверяли не старушки-билетёрши, а революционные матросы и солдаты с красными повязками, и каждый билет пробивали штыком винтовки. В фойе гремел пролетарский оркестр — визжала гармонь, дребезжали гитары. Молодые артисты Таганки, казалось, умели всё — и петь, и играть на музыкальных инструментах, и танцевать, и жонглировать, ходить по проволоке, совершать гимнастические кульбиты в воздухе и чёрт знает что ещё. Это был новый вид площадного народного театра, театра-зрелища, яркого, шумного балагана с пушкинским лукавым прищуром, напоминающим, что «сказка — ложь, да в ней намёк».
Билеты на спектакль об Октябрьской революции проверяли революционные матросы — и пробивали их штыком.
Намёк стал фирменным знаком Таганки, основой его метафорического языка. Теперь легко рассуждать о «фиге в кармане» (так насмешливо говорят об имитации гражданской смелости в подцензурную эпоху), но фига фиге рознь. Таганка изобрела феерический эзопов язык: это был своего рода шифр, которым переговаривались артисты с залом, и восторг взаимного понимания не сравним ни с чем. Этот восторг рушил стену между публикой и сценой, пульсировал в атмосфере, обгонял искусство, следуя пастернаковскому завету:
Когда строку диктует чувство,
Оно на сцену шлёт раба.
И тут кончается искусство,
И дышат почва и судьба.
Владимир Высоцкий, Вениамин Смехов и Валерий Золотухин перед премьерным показом спектакля «Десять дней, которые потрясли мир», 1965 год // Наталия Сайко, Нина Шацкая в сцене из спектакля «А зори здесь тихие…», 1971 год
Союз несогласных
Создать театр, который соединил в себе энергию вопящих эмоций и запрятанных в них интеллектуальных бомб, которые буквально взрывали разум и чувства зрителей, невозможно без особенных артистов. Любимов сам создал труппу — из своих студентов, из тех, кто остался от прежней труппы старого театра, из тех, кто пришёл в первые дни.
Сегодня все эти имена — легенды! Высоцкий, Золотухин, Смехов, Демидова, Славина, Шацкая, Филатов, Шаповалов, Бортник, Губенко, Дыховичный, Сайко… Один из самых распространённых мифов о Таганке — это миф о «диктатуре» Любимова, который якобы артистов чуть ли не палкой бил и светил фонариком им в лицо, как собакам Павлова.
Если бы Любимов действительно был Карабасом-Барабасом, а его артисты — марионетками, мы бы никогда не узнали их имён. Любимов, наоборот, делал ставку на личностей — из всех послушных и смотрящих ему в рот он выбирал самых непослушных, и в этой бесконечной борьбе рождались самые смелые шедевры. Основной костяк труппы состоял не из исполнителей, а из творцов, самостоятельно мыслящих, ярких и парадоксальных талантов. Неслучайно многие из актёров первой Таганки — не просто актёры, но и режиссёры, писатели, поэты, драматурги, интеллектуалы, философы.
Это полная противоположность образу советского артиста — с одинаковым просветлённым выражением лица и привычкой ходить на цепи, как дрессированный медведь в клетке. Любимов воспитывал своих артистов свободой — учил их свободомыслию и самоуважению. А фонарики из зала, конечно, были — это чисто техническое сигнальное устройство Любимов придумал для того, чтобы регулировать ритм спектакля.
Ещё одно ноу-хау Таганки — общественный совет театра, в который входили представители интеллектуальной и культурной элиты Москвы. Этот совет был создан как своеобразная защитная грамота от партийных надсмотрщиков, цензоров и прочей чиновничьей стаи. В общественный совет входили физик Капица, историк Эйдельман, журналист Бовин, писатели Аксёнов и Трифонов, поэты Евтушенко, Окуджава и Вознесенский, композиторы Шнитке и Денисов. Они принимали участие в обсуждении спектаклей и формировании репертуара театра, выступали перед комиссией министерства культуры, протестовали против цензурных правок. Делали что могли, помогали.
Любовь Селютина, Алла Демидова и Марина Полицеймако в спектакле «Три сестры», 1981 год // Юрий Петрович Любимов во время репетиции спектакля «Живой», 1968 год
Если бы знать!
С 1968 года атмосфера в стране сильно изменилась. Именно в это время Таганка становится символом художественного сопротивления и главным политическим театром страны. Любимов любил повторять потом, что никогда не считал себя режиссёром политического театра и что «они» его втянули в это поле политической борьбы. «Они» — так презрительно Любимов называл тех, кто мешал ему жить, — чиновников, партноменклатуру, гэбэшников и стукачей, которые вились вокруг Таганки как стая саранчи. Запретили «Живой» по повести Можаева (спектакль вышел через двадцать лет, в 1989 году, а был поставлен в 1968-м). «Живой» запретила лично министр Фурцева. Спектакли сдавались министерской комиссии при пустом зале, без зрителей. После первого акта Фурцева громко крикнула:
— Режиссёра сюда! Режиссёр, как вы посмели поставить такую антисоветчину? Куда смотрела дирекция?!
Любимов, с трудом сдерживая ярость, ответил:
— Дирекция — за.
— А партком?! — не унималась министр.
— И партком — за, — усмехнулся Любимов.
— Так! Весь театр надо разгонять. В этом театре есть советская власть?!
В 1970 году запретили спектакль «Берегите ваши лица» по стихам Вознесенского. Каждая премьера выходила к зрителю в изуродованном, исковерканном цензурой виде. В то же время театр в начале 1970-х, наконец, получил разрешение на реконструкцию — требовались новая большая сцена, большой зал.
Театр на Таганке был главным театром-диссидентом Москвы.
Проект нового здания архитектор Александр Анисимов разрабатывал вместе с Юрием Любимовым, стараясь учесть все пожелания мастера. Любимову очень нравилась идея красного кирпича, а красного кирпича в стране не было! В стране красной кирпичной кремлёвской стены не было красного кирпича! Отчаявшиеся проектировщики в своих поисках дошли до самого Кремля и выбили-таки кирпич. Строительство растянулось на десятилетие — стройку то разрешали, то замораживали, в зависимости от «поведения» Любимова. Новое здание открыли лишь в апреле 1980 года. Одним из первых спектаклей на новой сцене стали «Три сестры». В финале стена, выходящая на Земляной вал, раздвигалась, и военный оркестр играл свой последний марш прямо на открытой веранде, нависающей над вечерней Москвой. «Музыка играет так радостно, что кажется, ещё немного, и мы узнаем, зачем живём, зачем страдаем! Если бы знать! Если бы знать!»
Наказание без преступления
Любимова выдавливали. Резали, запрещали спектакли. Унижали на обсуждениях. Лезли в творческий процесс. Последней каплей стал запрет «Реквиема» («Владимир Высоцкий») — спектакля в память о главном герое Таганки, трагически рано ушедшем из жизни поэте и человеке. В 1983 году Любимова пригласили в Лондон поставить «Преступление и наказание». Легенда гласит, что вскоре его вызвали в советское посольство с требованием вернуться в СССР, Любимов отказался и не явился. Комментируя это, чиновник МИДа произнёс сакраментальную фразу: «Преступление вы совершили здесь, а наказание вас ждёт на Родине».
Это был страшный период в истории театра. Любимова лишили советского гражданства. Попытались снять с репертуара все его спектакли, но поняли, что это равнозначно закрытию театра. Тогда имя Любимова просто убрали со всех афиш. Театр остался без лидера и сражался, как единый кулак, — но один.
История осады Таганки в эти дни отражена в сценарии Леонида Филатова «Сукины дети», в начале 1990-х Филатов снял одноимённый фильм. По сюжету актёры в знак солидарности с изгнанным из страны режиссёром объявляют голодовку, и в результате один из них умирает. Актёры выносят его тело на носилках, ожидая встретить толпы поддерживающих их бунт сограждан, но выходят они из театра на пустынную московскую улицу. Ни один человек в стране не знал, что происходит вокруг театра.
На этом история настоящей Таганки завершается. Всё, что случится дальше, — сплошная цепь трагических разрывов и несовпадений, бесконечных внутренних распрей, кровавых драк, в которых заживо гибли бывшие соратники и друзья.
Любимов вернётся в страну и в театр благодаря усилиям своего актёра Николая Губенко, ставшего в 1989 году последним министром культуры СССР. Через три года Таганка распадётся на две враждующие друг с другом труппы. Огромный дом Таганки превратится в коммунальную квартиру с кухонными сворами, взаимными обвинениями, дележом имущества и авторских прав, со спектаклями, которые вырывали друг у друга…
Любимов начнёт строить всё заново, в старом доме, наберёт молодую труппу, которая восстанет против него и изгонит из собственного театра, как короля Лира. Любимов доживёт до 97 лет, и гроб с его телом будет стоять на чужой сцене, на которой он ставил свой последний спектакль в память о «той» Таганке, в память о её великих героях и в назидание предавшим его. Это был спектакль «Бесы», поставленный им в Театре Вахтангова.
