В давние времена пространство по обе стороны Сретенки близ современного Садового кольца занимала Панкратьевская чёрная слобода. Сегодня в память о ней на территории Красносельского района остался одноимённый Панкратьевский переулок и предания о её жителях — ремесленниках-скорняках.
Вдоль по Сретенке
Родившаяся небольшим городом-крепостью Москва столетиями росла, постепенно вытесняя из своего сердца на новые рубежи тех, кого не вмещал привилегированный центр. В XVI–XVII веках торгово-ремесленный люд селился за стенами Кремля и Китай-города — сначала в Белом городе, а затем и в Земляном.
В начале XVII в. среди слобод Земляного города вдоль улицы Сретенки вырастает Новая Сретенская слобода. Полстолетия спустя эти выселки старой Сретенской слободы Белого города обретают собственную жизнь: по приходской церкви новая слобода получит имя Панкратьевской, а начало её истории падёт на время расцвета московского торга. Свидетельства современников рисуют нам яркий образ пёстрого, многорядного, растекающегося по улицам и переулкам, говорливого ярмарочного изобилия. «Более всего замечательно и похвально в Москве то, что для каждого рода товаров, от самых лучших до худых, есть особые улицы и рынки. Торгующие шёлком имеют особенные ряды, равно как и продающие пряные коренья, лук, шапочники, оловянишники, медники, скорняки, сапожники, русские аптекари, торгующие кнутами, румянами, чесноком и так далее, даже для продажи лоскутьев и тряпья назначено непременное место на базаре пред Кремлём…» — писал о Москве 1674 года Иоганн Кильбургер в «Кратком известии о русской торговле».
«…Являясь на улице, благородная женщина, зимой в санях, летом в небольшой колымаге, покрытой красным сукном и запряжённой также в одну лошадь, увешанную мехами или лисьими хвостами, что считалось лучшим украшением лошади, хотя, по отзывам иностранцев, это давало ей странный, безобразный вид».
Василий Ключевский
Москва торговала и в рядах, и вразнос, и с «мест скамейных», и в собственных домах. Для панкратьевских мастеров изба служила и мастерской, и лавкой. Историки отмечают уникальную структуру прежней застройки Сретенки: на этой короткой улице было мало ворот, зато все окрестности буквально испещрены переулками — ведь для оживлённой торговли очень важен удобный подъезд. В отличие от традиционных для боярской усадебной Москвы домов в глубине двора, избы купцов и мастеровых теснились по улице узкими фасадами: «…портные вешали перед окнами лоскуты разных материй, сапожники — голенища либо части обуви».
«Мягкое золото»
Выгоды пушного изобилия на Руси осознали рано. Кого здесь только не водилось: и лисы, и куницы, и бобры, и ценные соболи, и белки, и полюбившиеся в Испании горностаи. В меха одевались, ими расплачивались и торговали, их меняли и дарили. Каждой десятой шкуркой платили пошлину закупавшие меха купцы, шкурки подносили в подарок воеводам, мехом брали дань (ясак) с покорённой Сибири.
Собольи, рысьи и куньи кожухи и шубы передавали по наследству. Горностаем украшали. Мехом домашних кошек подбивали женское платье. Бобровый мех шёл на шубки, лисица — на мужские шапки.
Нещадное истребление поставило московское «мягкое золото» на грань исчезновения. Проблему решали традиционно — запретами. Купцам запретили покупать мех до сбора ясака, а соболей и чёрных лисиц можно было купить лишь в казённых лавках Москвы.
Значительная часть мехового промысла отошла в казённую монополию — с традиционным для подобных предприятий исходом. У всех, от охотников до скорняков и купцов, появился общий недруг — казна. На разных этапах «меховой цепочки» хорошие шкурки подменяли плохими, а поскольку ни один мех не продавался и не обрабатывался поштучно (они шли сотнями и даже сотнями тысяч), выявить подмену оказывалось непросто. Качество меха с государевых складов зависело от служителей, кои, по словам Павла Алеппского, «тому, кто знает кого-либо из них и подарит им, дадут лучшее из наличного запаса, а кого не знают, тому дают плохое, ибо всё в их руках».
Мастера вольные и подневольные
На пути к потребителю меха проходили через множество рук. Важнейшим звеном были мастера скорняжного дела. О русских скорняках ходили легенды, мастерство их превозносили покидавшие Москву с дарами царские гости, за ними постоянно охотилась казна, призывая с жёнами и детьми на вечное житьё в стольный град.
Скорняки выделывали сырые шкурки: отмачивали «в бочках с отрубями и морским маслом, называемым рыбьим жиром», снимали мездру, дубили, сушили, раскраивали, а затем сшивали одинаковые по качеству части разных шкур в полотна-пластины и составленные из пластин полотнища-меха для пошива разного платья.
«Один я в эти дни был в больших трудах и хлопотах ночью и днём: утром и вечером обходил вельмож, а днём занимался упаковкой соболей, надзирая за мастерами и опечатывая лапки всех шкурок царской печатью красным сургучом, а именно: на каждую лапку соболя накладывали печать и делали надпись по краям на задней стороне, чтобы нельзя было украсть его и убавить что-либо от его ширины, а печать, чтобы шкурки не подменили, то есть, взяв хорошую пару соболей, не положили бы на место её плохую».
Павел Алеппский. «Путешествие…»
Среди мастеров выделялись сырейщики (они выполняли выделку), складальщики-закройщики (подбирали и кроили), швеи (сшивали раскроенное), суходелы (сортировали готовый мех по качеству и назначению). Выделкой отдельных видов меха занимались пушники, бобровники, собольники и векошники (белочники).
Самыми искусными в своём деле почитали закройщиков, восторженных дифирамбов удостаивались векошники и собольники. Однако сколь ни велики были восторги, все заказчики — и частные, и казённые — за скорняками вели надзор. Во избежание подмены шкурок на них ставили печати и отметки. Казённые заказы выполнялись в помещении приказов, да и частные заказчики — бояре и купцы — вплоть до конца XVII в. нередко помещали мастеров на своём дворе.
Русская девушка. К. Венинг
Панкратьевская слобода была чёрной: жившие здесь мастера несли тягло и городские расходы безо всяких льгот. В массе своей московские скорняки были небогаты, хотя и здесь попадались состоятельные мастера. С дорогими мехами чаще работали на заказ, меха попроще сдавали перекупщикам в скорняжном ряду, продавали в собственных лавках или на дому.
«…Благодаря изобилию мехов скорняки и дошли до такого совершенства, что умеют отлично выделывать эти меха, резать на куски и мастерски сшивать какие угодно мелкие кусочки: я сам очевидец, как из крошечных кончиков собольих хвостов они сшивают вельможам прелестнейшие рукава ценою в 6 или даже в 8 золотых».
Бернгард Таннер. «Описание путешествия польского посольства в Москву…»
Особых мастеровых держал Казённый приказ: в его «скорнячной избе» готовилась «мягкая рухлядь» для государевых даров и на экспорт. При немалом числе скорняков-москвичей приказ регулярно истребовал «для государева дела» иногородних мастеров. Брать чужих тяглецов было выгоднее, но провинция так легко не сдавалась. В списках якобы высланных в Москву мастеров оказывались и больные, и умершие. Скорняки убегали. Кого-то оговаривали, выдавая за скорняка. Целые артели оказывались в Москве по ошибке, оставаясь без дела и средств, «скитаясь меж двор».
К концу XVII в. заказчика уже куда меньше волновал процесс работы и гораздо больше — результат. Ремесленный заказ превращался в современный подряд «под ключ». Петровские реформы разрушили прежнюю организацию слобод. Сибирский «золотой запас» стремительно истощался, и окрестности Сретенки понемногу меняли специализацию. К XIX в. центр бывшей слободы — Панкратьевский переулок — всё ещё был торговым раем, но теперь уже для букинистов и антикваров.
