Стихотворение Беллы Ахмадулиной «Дом» каждой своей строчкой словно обращено к дому-кораблю акционерного общества «Феттер и Гинкель» в Красносельском районе.
И хотя у поэтессы речь идёт о Никитском бульваре, а наш дом стоит в углу Милютинского и Боброва, на берегу бульвара Сретенского, но всё остальное — слово в слово о нём. Даже номера домов совпадают, оба — 20. Старый тесный лифт — «в печальном лифте престарелом». Тёмный, готический подъезд со стрельчатыми арками окон, «где ветхий лак плафона так трогателен и нелеп». Чугунные решётки перил с псевдогеральдическими розетками и, конечно, приют и мастерская художника, полная «диковинных вещей, воспитанных, как существа». Потому что в доме, воспетом Ахмадулиной, мастерская её мужа, художника Бориса Мессерера, а в доме в Милютинском переулке — квартира и мастерская художника Евгения Лансере.
Возможно, это поразительное сходство образов и обликов двух старинных московских доходных домов возникло оттого, что архитектором обоих был «гражданский инженер» Валентин Дубовской — поклонник изысканного и мрачноватого готического модерна. Дому на Никитском повезло больше, его успели построить и заселить при царе, а дом в Милютинском переулке к 1917 году закончить не успели. После революции стройка тянулась ещё больше десяти лет, и последние два этажа завершил архитектор Александр Калмыков.
Его жильцов
разнообразных,
которым не было числа,
подвыпивших, поскольку праздник,
я близко к сердцу приняла.
Какой разгадки разум страждал,
подглядывая с добротой
неистовую жизнь сограждан,
их сложный смысл, их быт простой?
Пока таинственная бытность
моя в том доме длилась, я
его старухам полюбилась
по милости житья-бытья.
В печальном лифте престарелом
мы поднимались, говоря
о том, как тяжко старым телом
терпеть погоду декабря.
В том декабре и в том пространстве
душа моя отвергла зло,
и все казались мне прекрасны,
и быть иначе не могло.
Отрывок из стихотворения Беллы Ахмадулиной «Дом»
На лестничной клетке каждого этажа было по две семикомнатные квартиры в 220 квадратных метров каждая, но изначальных респектабельных жильцов потеснили или вовсе выселили из центра. Но одна квартира устояла в этом вихре коммунальных реформ. С 1934 года, то есть фактически с момента Лансере, известный художник, член общества «Мир искусства». Революция и Гражданская война застали семью художника на Кавказе, где он преподавал и работал над иллюстрациями к «Хаджи-Мурату» Л. Н. Толстого. Щусев не только помог другу перебраться в Москву, но и когда всех «буржуев» стали «уплотнять», помог Лансере получить разрешение и отмежеваться от новых соседей, разделить квартиру стеной по кухне. Так большая часть кухни и три комнаты, около 83 квадратных метров, достались новосёлам, а четыре комнаты с замысловатой планировкой сохранились за семьёй художника. Его потомки и сейчас живут там на пятом этаже, и на аутентичной двери в стрельчатой арке проёма до сих пор прикручена бронзовая табличка с его фамилией.
Евгениев Лансере четверо. Первый — рано умерший замечательный скульптор-анималист. Его сын Евгений Лансере Второй — брат Зинаиды Серебряковой и племянник Александра Бенуа, автор знаменитой картины «Императрица Елизавета Петровна в Царском Селе» и тот самый друг Щусева. Евгений Лансере Третий тоже живописец, архитектор и книжный график, участвовавший с отцом в росписи Казанского вокзала. И, наконец, нынешний хозяин квартиры — его сын, реставратор и дизайнер Евгений Лансере Четвёртый.
