На войне, как на войне

Сегодня, глядя на ровные улочки и тихие зелёные дворы Южнопортового района, трудно себе представить, что три с четвертью столетия назад здесь свистели и рвались ядра, звенела палашами кавалерия и раздавалось громовое «ура!». Впрочем, война здесь шла ненастоящая. Молодой царь Пётр Алексеевич изволил проводить манёвры — Большой Кожуховский потешный поход. Потеха потехой — а были тут и убитые, и раненые…

Весной 1694 года царь Пётр совершил поездку в Архангельск, уже вторую — первая была годом ранее. Он ходил по Белому морю (и непременно утонул бы в страшный шторм, если бы не искусство местного поморского кормчего), обсуждал закупку голландских кораблей, бражничал с друзьями, и вообще, жил той жизнью, которая была ему милее всего на свете. С одним из самых рассудительных и сведущих в военном деле сподвижников, генералом Патриком Гордоном, он задумал провести большие сухопутные манёвры. 10 августа Гордон подаёт записку, названную «Распоряжения относительно того, что должно быть приготовлено и сделано для имеющих произойти близ Коломенского военных упражнений». В районе деревни Кожухово ещё до возвращения царя в Москву был выстроен «Безымянный городок», представлявший собой пятиугольное полевое инженерное укрепление — «ретраншемент» — с высотой вала около 3,5 м и рвом глубиной около 2,8 м. Подступы к нему прикрыли «рогатками» (барьерами, снабжёнными заострёнными кольями) и «волчьими ямами». Местность нарочито выбрали сложную: маневрирование ограничивали Москва-река и Сукино болото, а также многочисленные овраги; Пётр не хотел парада на ровной площадке — на войне как на войне!

Замысел

Необходимо было сформировать войско, так как регулярная армия находилась в зачаточном состоянии. «Части постоянной готовности» в виде организованных ещё при царе Алексее Михайловиче «полков иноземного строя» имелись, но Петра интересовала готовность военных старого типа — служилых людей, поместного дворянского войска; интересовали его и «полурегулярные» стрельцы. Поэтому по близлежащим городам разослали приказ — к 18 сентября служилым московских чинов (то есть стольникам, стряпчим, дворянам московским и жильцам) собраться для обучения ратному строю, имея при себе огнестрельное оружие и добрых лошадей. В терминах уходящей эпохи царь собирал Государев полк — элитную часть, сопровождавшую русского монарха в походах.

Помимо общих для любых манёвров задач (проверка боеготовности, отработка взаимодействия и отдельных тактических приёмов), Петру явно хотелось взвесить преимущества и недостатки частей разных типов, поэтому две армии были укомплектованы соответственно. Армия Ивана Ивановича Бутурлина занимала оборонительную позицию в ретраншементе. Она состояла преимущественно из стрельцов. Армия Фёдора Юрьевича Ромодановского состояла из полков «иноземного строя» — Бутырского и Лефортова, приравненных к ним «потешных» Преображенского и Семёновского и большой массы поместной конницы. Сам царь находился при этой армии и, по обычаю, оригинальничал — состоял под именем Петра Алексеева в чине бомбардира Преображенского полка. Впрочем, надо понимать, что тогдашний дворцовый протокол не подразумевал участия царя в подобных «потехах», так что инкогнито имело формальное значение: «Где царь? Какой царь?»

Ещё одна особенность предстоящих учений — их насыщенность военно-инженерными элементами (ещё одна «любовь» Петра, наряду с флотом и артиллерией): к ретраншементу предполагалось подводить минные галереи («тихую сапу») и траншеи. Важной частью была переправа, так как в изначальной позиции противники находились по разные стороны реки — Бутурлин у Кожухова, а Ромодановский в Коломенском. С неё-то всё и началось…

«…Берег левый, берег правый…»

24 сентября Ромодановский прибыл в свой лагерь, и после двух дней подготовки «наши» выдвинулись из Москвы к Кожухову большим парадом со всей присущей подобным торжествам театральностью. Перед полками шли шуты, возглавляемые личным царским «дураком» Яковом Тургеневым, наречённым «знатным старым воином и киевским полковником». Они забавляли высыпавший на улицы города люд, а все офицеры и сам генералиссимус нарядились в богатую немецкую одежду (вообще, армия Фёдора Юрьевича считалась как бы немецкой, а её командующий шутливо-официально именовался «генералиссимусом Фридрихом»; Бутурлина именовали «польским королём»). Пройдя по Мясницкой до Боровицкого моста, войска устремились к Серпуховским воротам, а оттуда — к Симонову монастырю. На подходе к Кожухову (всего в 4 вёрстах от города) Ромодановский стал постепенно разворачивать эшелоны в предбоевой порядок, готовясь к переправе через реку Москву. Однако Бутурлин с его «неприятельской» армией не сидел сложа руки: по приказу командира стрельцы развели мосты через реку и небольшими отрядами заняли укрепления на противоположном берегу.

У Кожухова встали лагерем и весь следующий день пировали (война войной, а обед по расписанию) за счёт московского купечества. Своеобразной кульминацией торжеств стала перебранка главнокомандующих, которые, стоя на противоположных берегах, «вычитали друг другу неправды и ссоры, чего ради сия тяжелая война и от кого началась, причитая друг другу причины».

Параллельно с угощением начались приготовления к боевым действиям, прозванные Фёдором Апраксиным «хитростями» перед сражением. Готовясь к переправе, солдаты Преображенского полка соорудили вместе с артиллеристами плоты, на которых даже умудрились закрепить пушки, и грозной флотилией стали переплывать реку. Увидев надвигающиеся струги (плоскодонные парусно-гребные лодки), стрельцы на другом берегу приняли их за брандеры (суда со взрывчатыми веществами) и не стали открывать огонь. Тем самым они позволили малочисленным отрядам Ромодановского высадиться у своих укреплений. История, однако, умалчивает о пользе этого манёвра, оставшегося незавершённым, поскольку всё внимание офицерства было приковано к ещё одному поединку, для зрелищности учений подготовленному специально по старым обычаям. От «нашей» (то есть царской) армии для нападения на вражеский обоз был выставлен Родион Павлов, а место его противника занял стрелец Артемий Палибин. Бой Пересвета с Челубеем версии XVIII века оказался куда менее героическим, чем у их предшественников: Павлов незаметно подобрался к обозу и неожиданно выстрелил в Палибина из пистолета. Тот бросился в бегство, чем немало позабавил полки обеих армий.

Стрельцы. Фрагмент картины С. В. Иванова «Царь. XVI в.» (1902)

Уже 28 сентября состоялась полномасштабная переправа: в авангарде реку пересекли гренадеры Бутырского полка, но из-за заминки переправлявшихся вслед за ними преображенцев они оказались прижаты к берегу плотным огнём стрельцов. Первое же сражение «нашей» армии было бы проиграно, если бы не вовремя подоспевшая конница, заранее переправившаяся через реку чуть выше. Внезапный удар в тыл разбил боевой порядок «неприятельских» сил, а там уже подоспели оставшиеся пехотные роты, отогнавшие стрельцов к их обозам. Захватив правый берег Москвы-реки, солдаты князя Ромодановского приступили к сооружению защищённого лагеря по последнему слову военной инженерии: за два дня вокруг позиции был вырыт ров в сажень (0,7 м) ширины и глубины, а вал уставлен рогатками.

На следующий день в лагере состоялся военный совет, где обсуждались способы штурма «бутурлинского городка». Однако, как часто на войне бывает, всё пошло (и в дальнейшем, как мы увидим, шло) сильно «мимо диспозиции», так как случился, выражаясь спортивным языком, фальстарт. После воскресной обедни 30-го Ромодановский и Бутурлин незапланированно «съехались» в чистом поле, продолжили словесную перепалку и дошли в ней до такого градуса, что «обоя господа, пришед в ярость многую, повелеша пехоте друг на друга сражатись». В результате имела место небольшая баталия в излюбленном на Руси стиле «стенка на стенку» с применением ручных гранат и горшков с зажигательной смесью. Около 40 человек получили ожоги и иные травмы.

Ретраншемент

1 октября Ромодановский вывел из лагеря все четыре своих полка и, расположив их всего в 200 метрах от «неприятеля», приказал окопаться рвом, брустверами и редутами. Солдаты, безусловно, задавались вопросом, почему на учениях им приходится чаще орудовать лопатой, чем штыком, но огонь с вражеского ретраншемента быстро объяснил им эту необходимость. Стоит, однако, заметить, что гранаты, использовавшиеся во время учений, были бумажные, с совсем небольшим содержанием пороха, поэтому на дальнем расстоянии имели скорее психологический эффект. На следующий день инженерные работы передвинулись под самый ретраншемент. Находясь под обстрелом противника, солдаты успешно завершили строительство осадных укреплений и даже отбросили высыпавших на них из лагеря стрельцов, что особенно порадовало государя, внимательно следившего за ходом учений. Но «неприятель» не собирался просто так сдаваться. Не имея эффективного артиллерийского оружия (всё же это учения, а не настоящая война), они пошли на хитрость и стали лить воду, чтобы порох отсырел и ружья осаждающих пришли в негодность. Тут смекалку проявили преображенцы: соорудив из откуда-то раздобытой трубы сток, они выстроились со щитами под стены противника так, что стекавшая с них вода попадала в импровизированный жёлоб и, минуя окопы, уходила в реку. Осадную идиллию подпортила лишь атака двух стрелецких полков утром 3 октября. Она стала отвлекающим манёвром для небольшого отряда, совершившего вылазку к осадным укреплениям с целью «разрушить что можно». Его, однако, удалось отогнать. При этом «бомбардир Преображенского полка Пётр Алексеев» (да-да, тот самый) и его товарищи захватили командира стрелецкого полка Сергеева, за что им была объявлена благодарность перед строем. Слегка помятого при захвате полковника на радостях напоили до бесчувствия и вернули в полк.

Штурм ретраншемента пришёлся именно на 4 октября по случайности, а вовсе не согласно выработанному ранее плану. В этот день в осадном лагере праздновали именины Лефорта, бывшего одним из ближайших не только сподвижников, но именно личных друзей Петра, и в процессе «укрепления боевого духа» кто-то предложил двинуться на приступ. Генералиссимус Ромодановский, всегда чутко улавливавший настроение царя, не стал отказываться и соответственно распорядился. Отогнав вражескую пехоту обратно в лагерь, четыре полка ринулись на штурм укреплений и за два часа боя овладели не только валом, но и всей крепостью. Подобная лобовая атака не входила в планы Гордона, стремившегося взять ретраншемент по всем правилам инженерной науки, но остановить её он оказался не в силах. Такой способ штурма потом преобладал весь XVIII век, стоил русской армии рек крови…

 Портрет Ф. Я. Лефорта. Михиль ван Мюссер, конец XVII века // Портрет Бориса Ивановича Куракина. Музей М. Е. Салтыкова-Щедрина (г. Тверь)

«Дым в трубу, дрова в исходное!..»

После столь успешной атаки войска отдыхали два дня, а уже 7 октября на общем совете после воскресной службы в Симоновом монастыре было принято решение переиграть штурм, вернув крепость обратно стрельцам. Командиры сочли сопротивление «неприятельской» армии недостаточным, потому что два из трёх занимавших ретраншемент стрелецких полков просто-напросто бежали, едва столкнувшись с атакующими.

Осада возобновилась, на этот раз так, как и хотел Гордон: с 8 по 14 октября солдаты со стрельцами устроили настоящую инженерную войну. Атакующие неустанно рыли траншеи к позициям осаждённых, а те продолжали забрасывать их гранатами и затапливать окопы, вынуждая менять направление работ. К тому же подземные ключи и мокрый осенний грунт сильно замедляли сооружение укреплений, не спасали даже многочисленные доски, которыми стали обкладывать траншеи, чтобы влажная земля не обвалилась в них обратно. Тем не менее усердные труды скоро окупились. Утром 15 октября по свежевырытым траншеям под стены крепости пустили начинённую взрывчаткой телегу-брандер, сопровождая всё это обстрелом из мортир и метанием гранат на стены. Взрыв пошатнул стойкость защитников; за ним последовал и штурм. Первыми на приступ пошли преображенцы, вслед за ними — семёновцы и бутырцы с приставными лестницами. Стрельцам удалось отбить первую волну нападения, но когда за них взялись все полки сразу, не устояли. Крепость вновь перешла в руки атакующих. Последний бой за лагерь «неприятельской» армии состоялся через день отдыха после взятия крепости. Преображенский, Семёновский и Лефортовский полки просто-напросто смели засевшие в обозе стрелецкие отряды, причём бой вряд ли походил на учебный из-за сопротивления обороняющихся: кровь в нём лилась не хуже, чем в самом настоящем, и именно тут были убитые. Официально объявлялось об одном погибшем, но лично участвовавший в этом мероприятии весьма информированный князь Борис Куракин пишет в своей «Гистории о царе Петре Алексеевиче…» о том, что «с обеих сторон было убито с 24 персоны и ранены с 50». Однако горевать было некогда, ведь цель манёвров уже была достигнута. 18 октября после торжественной речи генералиссимуса войска двинулись обратно в Москву.

«В воздухе пахнет грозой…»

«Война — ерунда, главное — манёвры» — учит солдатская мудрость. Беда лишь в том, что за манёврами часто следует именно война. «Большой потешный поход» последствия имел вовсе не потешные. Это, собственно, признавал и сам Пётр: «Хотя в ту пору, как трудились мы под Кожуховым в Марсовой потехе, ничего более, кроме игры, на уме не было; однако эта игра стала предвестницею настоящего дела». Ещё при Софье Россия присоединилась к Священной лиге — союзу Священной Римской империи германской нации, Речи Посполитой и Венецианской республики, направленному против Османской империи. В рамках этого союза фаворит Софьи князь Василий Голицын предпринял два Крымских похода, успеха не имевших, но обстановку на юге — и без того непростую! — ещё более осложнивших. С тех пор фактически Османская империя и вассальное ей Крымское ханство находились в состоянии войны с Русским царством; правда, в ней пока не предпринималось активных действий.

Кожуховские манёвры вселили в молодого царя уверенность в том, что теперь он может успешно действовать силой оружия. Как замечает крупный исследователь петровской эпохи М. М. Богословский: «Как с ним обыкновенно бывало, мысль эта всецело его захватила. Несомненно, что способы осуществления этой мысли обсуждались уже в конце 1694 года, а с января следующего, 1695 г., начались и практические приготовления к задуманному делу: походу на Азов».

Начиная с Азовских походов Россия, и до этого нечасто обходившаяся без войн, будет воевать практически непрерывно до самой кончины Петра; причём, как правило, по своей инициативе. Кожуховские манёвры были последней, генеральной репетицией. За ней пошли «премьеры», одна другой кровавее…