Раньше на берегу Яузы существовала деревня Ватутино (сейчас это территория Медведкова). В 1871 г. на её окраине купец Медников открыл шерстопрядильную, ткацкую и красильную фабрику — одно из сотен предприятий «промышленного кольца» Москвы пореформенного времени.
Деревня Ватутино известна с середины XVII в. Тогда она была довольно крупной — 34 двора. Впрочем, и через 200 лет их осталось почти столько же. Виной тому скудность глинистой заболоченной почвы (урожай здесь в лучшем случае «сам-три»), но и не только: леса нет вовсе, часть жителей живёт извозом в Москве, «а кроме сего иных промыслов и художеств они не имеют». В XVIII в. на Яузе строят казённую мельницу, но проку от неё мало: доходы идут в казну да московскому купцу-арендатору. От чумы 1771 г. и послевоенного голода 1812 г. Ватутино почти вымерло. Даже через 50 лет здесь жили всего лишь 243 человека. Созданная в 1871 г. купцом 2-й гильдии Алексеем Николаевичем Медниковым фабрика станет для жителей нищей деревни важным источником дохода. О самом фабриканте сведений до нас не дошло, известно лишь, что в начале 1880-х гг. он умер. Зато подготовленное в те же годы заключение врача-гигиениста Ф. Ф. Эрисмана (по заказу Московского земства он обследовал предприятия губернии) даёт яркую картину небольшого пореформенного предприятия с рабочими из вчерашних крепостных.
Как всё было устроено
На фабрике делали сукно, но главное — «барашка», имитацию каракуля из скрученной в завитки короткой шерсти, наклеенной на х/б ткань. Технологии были примитивными, а товар низкосортным.
«Двор весь покрыт фабричным сором и навозом… Мастерские, в общем, содержатся неопрятно; в ткацкой и приготовительной пол покрыт сором, пухом и рваными концами… Никаких мер для своевременного удаления пыли из мастерских не принято»
Из заключения Ф. Ф. Эрисмана
Фабричные строения — несколько покривившихся бараков и изб — стояли в глубокой глинистой низине у самой Яузы. В половодье заливало даже расположенный выше прядильный цех. Он стоял у плотины, здесь часть станков приводила в движение водяная турбина с ременной передачей на второй этаж, притом «опасные шестерни» были «не везде покрыты, и ремни, проходящие из одного этажа в другой, нигде не огорожены». В ткацком же цеху все 22 станка были ручными. Тёмные и душные корпуса цехов с маленькими окнами и вовсе без вентиляции отапливались железными печками. В подслеповатой избе с двумя ручными станками была устроена сновальная, где готовили основу ткани. Ещё одна сырая тёмная изба с земляным полом и одной топкой под котлом отводилась под красильню: здесь окрашивали шерсть, по соседству находилась сушильня (столь же печального вида). В пристроенном к ней маленьком шатре мытую пряжу отбеливали перед окраской парами сернистой кислоты—жгли серу в глиняных горшках. «Весьма посредственной опрятности» одноэтажная артельная изба с каморкой приказчика и без форточек одновременно служила кухней, столовой и спальней для рабочих.
Кто работал
Рабочих было около 50 человек. Большинство из них—беднейшие крестьяне Ватутино, некоторые—из соседних деревень. Приехавших на заработки из других мест—меньше 20%. «Мастера, знакомого с устройством машин, не имеется», — запишет Ф. Ф. Эрисман, за техникой здесь присматривал хозяин.
Рабочие: четыре мальчика 12–14 лет, 13 подростков (в основном девушек) и семь взрослых работниц, остальные — мужчины. Женщины работали в ткацкой мастерской и в сновальной избе, дети и подростки же на пыльной и шумной трепальной машине очищали волокна от примесей.
«Наружный вид большинства из них мало удовлетворителен: они б. ч. бледные, изнуренные. Резкая разница замечается смотря по тому, долго ли или же недавно рабочий занимается фабричным трудом; …девушки, работающие на фабрике первый год…, имеют ещё свежий и здоровый вид»
Из заключения Ф. Ф. Эрисмана
Как работали
Рабочий день стартовал в 4 утра и завершался в 8 вечера. За эти 16 часов было два перерыва на чай по 30 мин. и часовой обед в полдень. Выходных, кроме церковных праздников (правда, многочисленных) и царских дней — официальных нерабочих дней в дореволюционной России: годовщины коронации, дни рождения, именины императора и членов его семьи — не было. Летом фабрика закрывалась: все работники возвращались домой крестьянствовать на Петров день, а некоторые — уже на Пасху.
Ватутинские крестьяне обедали и ночевали дома. Те же, что жили на фабрике, «продовольствовались артелью» (вскладчину). Основную провизию (сахар, чай, крупу и хлеб) брали у хозяина — при расчёте он вычитал с каждого согласно «реестру» (в среднем 1–1,5 руб. в неделю). Спали в артельной избе на двухъярусных нарах, подстелив верхнюю одежду, ткачи — на станках и на полу в своей мастерской. За право пользоваться горячей водой с рабочего вычитали 15 коп. в месяц.
Единственная фабричная уборная — дощатая будка над ямой — стояла в нескольких метрах от прядильной и представляла «самую безотрадную картину»: пользовались ею вольно, добросовестный доктор Эрисман описал и её саму, и прилегающую территорию во всех подробностях. Помойной ямы не было: отходы производства и помои вываливали в болотистую низину близ прядильного цеха, остатки краски и серы из красильни стекали в Яузу. Из Яузы же брали воду, в том числе «для стряпни и чая» — колодец на фабрике тоже отсутствовал. «Плохо устроенную» баню топили раз в две недели. Дети мылись бесплатно, остальные за 15 коп. в месяц, рабочие из Ватутино предпочитали мыться дома, однако «рубахи у всех рабочих весьма грязныя»—отметил Эрисман.
Как зарабатывали
Зарабатывали от 5–6 руб. в месяц (женщины и дети) до 25–30 руб. (сдельщики — ткачи и прядильщики). Ткачи из той же суммы оплачивали помощь шпульников и свечи для работы в темноте. За порчу имущества и недовес товара штрафовали.
Зарплата была по большим праздникам (Рождество, Масленица, Пасха), а «чистый расчёт» с вычетом долгов за воду, баню, продовольствие и штрафов проводился в конце рабочего года. По просьбе рабочего в качестве «милости» хозяин мог выдать до расчёта «получку» — от 10 до 60 коп. или дать рубль-два в долг с процентом.
«Фабричные» крестьяне
Привыкшего к современной гигиене читателя условия труда и жизни на фабрике могут ужаснуть, но для нищих вчерашних крепостных они были в общем и целом привычными — в Московской губернии ещё немало ютилось ветхих изб с земляным полом, топившихся по-чёрному. Жизнь бывала и похуже фабричной, а труд отличался лишь непредсказуемостью результата: урожая порой не хватало и до зимы.
Рабочие фабрики оставались крестьянами, как должное принимая «правила игры», привычные им с дореформенных времён. Заботу о покупке провизии они охотно возлагали на хозяина, да и сам он утверждал, что «ни один лавочник не согласился бы иметь дело прямо с рабочими». Довольствуясь копеечными «получками» и редким расчётом, регулярно получать заработок не стремились, предпочитали хранить его у фабриканта: в традиционном хозяйстве излишков на продажу не было, и крестьянин с деньгами дела почти не имел. В затруднении крестьянин шёл за помощью к помещику или общине — на фабрике он искал помощи у хозяина или артели.
Неудивительно, что первые фабричные законы конца XIX в. (они лишь едва ограничили или «отеческий» произвол хозяев фабрик и признали за рабочими самые базовые права) отторгались не только фабрикантами старой закалки, но и заметной частью рабочих — для них это был довольно болезненный слом привычного патриархального мира. Ситуация станет меняться лишь в начале XX в. Оборвав общинные корни, «фабричные» крестьяне будут постепенно превращаться в профессиональных рабочих и осознавать себя в новом качестве. Впрочем, фабрика в Ватутино к тому времени уже закроется.
