До границ, в которых мы знаем Москву сейчас, столица расширялась не совсем постепенно. Хотя население города стремительно росло с 1920-х годов, до 1960-х увеличивалась только плотность населения. К концу 50-х стала очевидна потребность расширения — пять миллионов человек уже не умещались даже в коммуналках старого города. Поэтому с начала 1960-х и по конец 1970-х столица резко присоединила к себе огромные площади со всех сторон, достигнув своих современных границ внутри МКАДа. В том числе в ее состав вошли Тропарево и Никулино.
Новые территории, застроенные многоэтажными панельными домами, обещали комфорт «собственных» квартир уставшим от тесноты коммуналок москвичам. Но расширение города означало его неизбежное наступление на деревню, и далеко не все сельские жители были рады переехать в квартиру. Одними из первых с этой проблемой столкнулись жители Тропарева и Никулина и те, кто руководили строительством экспериментального спального района, который должен был занять место этих деревень.
Задумали строительство района еще в августе 1958 года. Под район нового типа были выделены 215 гектаров, и на этой площади стояли деревенские дома села Тропарево. Подступаться к нему начали изпод земли: с 1963 года здесь уже открылась станция метро. Таким образом, Тропарево три года успело побыть деревней с метрополитеном, хотя уже и входило в состав Москвы. Но в 1966-м город все-таки начал свое неумолимое наступление.
В целом насильно переселить отдельных несогласных для советского режима, в сталинские времена переселявшего целые народы, не было проблемой. Но к середине 60-х СССР уже отошел от жесткого тоталитарного строя и находился в разгаре «оттепели», поэтому с недовольными сельчанами все-таки старались искать компромисс. О том, как это выглядело, отчасти можно судить по серии «Не поеду» сатирического киножурнала «Фитиль». В коротком сюжете пожилая женщина категорически отказывается съезжать из своего деревянного домика, когда вокруг уже все застроено многоэтажками. На телеэкране начальник стройки предлагает женщине всевозможные варианты обмена, но та от всего отказывается и доводит строителя до обморока.
Но в жизни такой конфликт выглядел далеко не так забавно, как в сатирическом киножурнале подцензурного советского телевидения. И не так однозначно: сохранились свидетельства о том, что изредка жители деревни предпочитали свести счеты с жизнью, лишь бы не расставаться с родным домом. Обычно это относилось к включенным в городскую черту деревням: их жители, в отличие от большинства сельского населения России, имели паспорта и некоторые права на собственность. В черту города Тропарево и Никулино включили за 6 лет до начала сноса, поэтому переселение тут не обошлось без конфликтов. Немаловажен был тот факт, что многие сельчане жили за счет огородов и домашнего скота, и переезд в квартиру означал для них полный слом жизненной траектории и необходимость искать новую профессию. Но в 60-е годы вся страна была охвачена процессом добровольно-принудительной урбанизации: советское руководство старалось ликвидировать «неперспективные» деревни. Их не сносили, как в Подмосковье, но закрывали там школы, больницы и другие объекты социальной инфраструктуры, вынуждая людей уезжать в города.
Отдельным спорным моментом переселения поглощенных Москвой деревень было то, что, пока современные бетонные высотки возводились на месте бывших грядок, переселенцам приходилось жить в деревянных бараках, гораздо менее комфортных, чем были снесенные деревенские дома. Но район был построен довольно быстро, и туда охотно переселились многие москвичи из коммуналок в центре: Тропарево-Никулино привлекало уже готовой веткой метро и гораздо более комфортными условиями для семей. А так как район был экспериментальным, он выгодно отличался от многих последовавших за ним «спальников» разнообразной архитектурой: тут есть и малоэтажные кварталы, и первые в Москве панельные высотки в 22 этажа.
