В 1920-е годы в нашей стране возникла новая архитектурная мода на так называемые дома-коммуны. Их основная идея состояла в максимальном выводе жизненных процессов из личной сферы в общественную. Квартиры (их нередко называли жилыми ячейками) были крохотными. Обедать — в общественную столовую, стирать — в общую прачечную, мыться — вот вам душевая. Одним из ярчайших представителей этого оригинального семейства зданий стал дом-коммуна в Донском районе, на пересечении 2-го Донского проезда и улицы Орджоникидзе.
Дом был построен по проекту молодого архитектора Ивана Николаева в 1930 году для студентов Текстильного института. То есть, по сути, речь идёт о студенческом общежитии. Это здорово развязывало руки архитектору, предоставляло свободу для эксперимента. То, чем может возмутиться чиновник или прораб, студент примет безропотно.
Сам Николаев называл своё сооружение «домом-машиной». Имелось в виду не визуальное сходство (внешне здание было, скорее, похоже на самолёт), а функциональное оснащение.
Николаев утверждал, что его здание провозглашает «победу дома-коммуны над домом-общежитием. Изгнание из своей жизни примуса — есть первый шаг. Бытовая коллективизация и организованность учёбы — второй шаг. Третий шаг — гигиенизация, оздоровление быта. Четвёртый шаг — переход на самообслуживание в быту и механизация процессов уборки. Пятый шаг — обобществление детского сектора».
Всего построили три корпуса — спальный, санитарный и общественный. Разумеется, в стиле конструктивизма. В спальном находились жилые комнаты. Их называли «спальными кабинами». Каждая была рассчитана на двоих, и ничего, кроме кроватей и табуреток, в них не было, а роль письменного стола играл подоконник.
Впрочем, особой надобности в том столе не наблюдалось. Рано утром студент просыпался и шёл в санитарный корпус, где, собственно, приводил себя в порядок. Мылся, брился, делал обязательную гимнастику и так далее. Затем он переходил в общественный корпус, в столовую. Завтракал. А потом либо шёл в институт, либо оставался в общественном корпусе. Там, кроме столовой, были спортивный зал, библиотека с читальным залом, прачечная, душевые, медпункт, комнаты для кружков и кабинки для индивидуальных занятий. В этом же корпусе действовали ясли-сад.
Только вечером студенты возвращались в спальный корпус. Раздевались в общем гардеробе, в нижнем белье топали в свои «спальные кабины» и ложились спать. Специальная система подавала туда озонированный воздух. Была также предусмотрена система распыления «усыпляющих добавок», но, похоже, до такого дело не дошло.
Зато не обошлось без осложнений в духе того времени. Знаменитый Михаил Кольцов опубликовал заметку в «Правде». Ему подумалось, что на обычную общагу уходит чересчур много металла, цемента и прочих «стратегических материалов». Кольцов писал: «Вышло так, что для-ради вашего архитектурного франтовства, для-ради вашего колбасообразного окна истрачено балок, железа и цемента добавочно ровно столько, сколько нужно, чтобы устроить не пятнадцать, а двадцать пять тысяч студентов. Короче говоря, десять тысяч учащихся пролетариев будут из-за вашей милости стоять на улице, на морозе».
Обвинение было суровое. Архитектор спешно собирал тюремный чемоданчик. Но, к счастью, обошлось. То, что Иван Сергеевич несколько поторопился со своим экспериментом, стало ясно сразу же после открытия нового общежития. Студенты предпочли хранить личные вещи в своих тесных «кабинках», а не в гардеробе. Тем не менее реконструкцию николаевской постройки провели только в шестидесятые годы. Комнаты увеличили, но, правда, не сильно — насколько позволила ширина коридора, который, соответственно, уменьшили.
Примерно в то время николаевский «дом-машину» осмотрела Шарлотта Перриан, помощница Ле Корбюзье, признанного классика конструктивизма.
Шарлотте понравилось.
Последняя крупная реконструкция завершилась в 2017 году. Туалеты стали индивидуальными, ради них не стоило перемещаться в санитарный корпус. И сегодня, наконец-то, здесь и вправду можно жить.
