Даниловское кладбище на территории Донского района Москвы — один из девяти новых некрополей, возникших после эпидемии чумы 1770-1772 годов. Устроенные первоначально как экстренная противоэпидемическая мера, эти городские кладбища отразили смену эпох московской истории, затронувшую не только живых, но и ушедших.
«Покойнички ведут — живых блюдут»
Русские традиции проводов в последний путь издавна балансировали на грани язычества и христианства. Хоронили обычно у церквей и при монастырях, к XVI веку получили популярность усыпальницы в отдалённых обителях, но простые смертные обретали вечный покой почти за порогом дома.
Покойника снаряжали всем миром: одевали в свежую сорочку, новые красные башмаки, чёрные сапоги или лапти, клали в гроб иконку или нательный крест и на следующий день после смерти на одре-носилках провожали в последний путь с «многымъ плачемъ и рыданiемъ горкымъ» — над умершим на разные лады голосили вопленицы (плакальщицы), неизменно поражавшие иностранных гостей. За погостами тщательно ухаживали. Христианская идея воскресения («кость сблизится с костью своею» там, где тело обратилось в прах) неразрывно сливалась с верой в предков, дарующих плодородие, так что кладбища были местом не только упокоения, но и проведения всевозможных обрядов календарного крестьянского цикла.
Кладбищенское переустройство
Помимо погостов и монастырских усыпальниц, существовали братские могилы. В этих скудельницах (их ещё называли убогими или божьими домами) находили последний приют жертвы набегов, голода и массовых казней. В них же попадали неопознанные трупы, самоубийцы, а во время эпидемий — умершие «от заразительной болезни».
В середине XVII века прокатившаяся по Московскому царству чума забрала с собой множество жизней. Когда эпидемия пошла на спад, переполненные погосты закрыли и обнесли заборами, а оставшиеся снаружи могилы «заплитили» и залили известью. Новый погост потребовался чуть ли не каждой церкви— недостаточным храмам прирезали частные земли. После этого десятки лет покою мёртвых ничто не угрожало, пока к 1722 году реформаторский замах императора Петра I не обрушился на погребальное дело. В попытках внедрения европейского церемониала военных похорон он столкнулся с досадной помехой— стоявшие «частоколом» православные надгробия мешали проходу шествия с участием войск. С присущей ему простотой и решительностью царь повелел «надгробные камни при церквах и в монастырях опускать вровень с землёю; надписи на камнях делать сверху; которые же камни неудобно так разместить, употреблять их в строение церковное». Спустя год с небольшим царь приказал не хоронить в черте города никого, кроме знатных особ, но вскоре он умер, и про указ забыли.
«Затем государь указал <…> для новых кладбищ очистить земли, сколько понадобится, для чего всех живущих на церковной земле сослать, а у которых церквей церковной земли будет мало, то прирезать к кладбищам сколько надобно и из беломесцовых соседних земель с оценкою хором и дворовой земли в Божью правду, но святой Евангельской заповеди, и дать за те земли деньги из Земского Приказа».
Иван Забелин, «Материалы для истории, археологии и статистики…
Семейную традицию «кладбищенского реформаторства» продолжила дочь Петра I— императрица Елизавета Петровна. Суеверную «Елисавет» в бытность её в Москве очень расстраивали встречавшиеся на пути императорского кортежа траурные процессии к церковным погостам. Чтобы развеять грустную картину, императрица вовсе запретила похороны на своём маршруте, отдав приказание возвести «за свой кошт» в районе Марьиной Рощи первое городское кладбище для прихожан церквей Никольской, Ильинки, Мясницкой и Басманной улиц. По кладбищенской церкви Воскресения Лазаря оно получило название Лазаревского.
Большая икона «Блаженная старица Матрона Московская» // Храм Сошествия Духа Святого, 2020 год
Чумные кладбища Москвы
Решающий поворот в кладбищенской истории случился после опустошительной московской чумы 1770-1772 годов. Люди ежедневно умирали сотнями. Устрашающего вида санитары-«мортусы» из каторжников в одежде-вощанке сгребали крючьями трупы и заражённые вещи. Власть боялась бунта и «закручивала гайки», а подвластные не боялись уже почти ничего— санитарные меры не соблюдали, больных скрывали, а трупы выбрасывали на улицу подальше от дома. Вся тяжесть борьбы с эпидемией легла на плечи надзиравшего «за здравием» Петра Еропкина, присланного ему на подмогу князя Григория Орлова и гениального доктора Самойловича. Их усилиями удалось не только одолеть чуму, но и положить начало новой эпохе городских кладбищ.
«Для погребения впредь назначены близ тех же мест <…> новыя девять кладбищ, как для простых, так и чиновных людей, при которых <…> Артиллерии Капитаном и Архитектором Баженовым особливые церкви коронным иждивением построены».
А. Шафонский, «Описание моровой язвы, бывшей в столичном городе Москве с 1770 по 1772 год»
Тогда «вне города в нарочитом от онаго разстоянии» назначили несколько церквей, при которых велено было хоронить всех умирающих «впредь до указа». С уходом чумы захоронения для безопасности засыпали, а под городские кладбища определили ближайшие к ним места. Одним из девяти таких мест стало кладбище «за Даниловою слободой», отведённое для первой и второй городских частей — Кремля, Китая и Белого города.
«Даниловские обитатели»
Деревянные церкви со временем ветшали, на их месте возводили каменные. Основными «постояльцами» Даниловского кладбища тех лет были купцы Замоскворечья — в 1830-е годы именно их семьи выстроили здесь новый Духовский храм, ворота и флигели главного входа. Облик построек сблизил кладбище и город— некрополь снова становился частью городской среды.
«Московские городские кладбища занимают хорошие местности в окрестностях г. Москвы. Храмы Божии на них величественны, <…> повсюду благолепие, при Богослужении стройное пение, во всём чин и порядок. Но на пути к некоторым кладбищам разве покойники не испытывают беспокойства, а сопровождающие их не только опасаются за целость своих экипажей, но и в своей безопасности не всегда уверены…»
Николай Розанов, «О московских городских кладбищах», 1868 год
В XX веке на Даниловском стали хоронить почитаемых деятелей церкви (таких, как митрополит Питирим) и значимых для верующих лиц (как старица Матрона). Известных светских имён мы здесь встретим немного, но в их числе выдающийся учёный Сергей Аверинцев, художник Илья Остроухов, театральный критик Сергей Дурылин, футболист Валерий Воронин, танцовщик Махмуд Эсамбаев. Захоронения строителей храма — купцов Солодовниковых, Голофтеевых, Лепёшкиных, Зубовых — сегодня утрачены. Прах знаменитых меценатов братьев Третьяковых в середине XX века перенесли в «советский пантеон» — на кладбище Новодевичьего монастыря, но в 2010 году в месте захоронения членов этой семьи на Даниловском кладбище был открыт мемориальный комплекс.
