Имя Петра Войкова в отечественной топонимике представлено богато, впору сравнивать с Лениным, Кировым и Гагариным. Судите сами: только в одной Москве — район, станция метро, улица и пять (!) проездов. Всего же по России объектов, носящих имя «видного партийного и государственного деятеля», около ста пятидесяти, да еще в бывших республиках СССР совокупно — несколько десятков…
В стихотворении «Да или нет?», написанном по горячим следам в июне 1927-го, сразу после убийства в Варшаве советского полпреда Петра Войкова, Маяковский требовал ответа:
— Паны за убийцу?
Да или нет?
— И, если надо,
нужный ответ
мы выжмем,
взяв за горло.
Вопрос о том, стояли ли какие-либо польские круги за убийцей Войкова Борисом Ковердой и его товарищами, по сей день остается открытым. Судя по всему, не стояли. А вот с Маяковским на этот раз все ясно: он был за убийцу. Нет, не за убийцу Войкова. Он был за Войкова-убийцу.
«Еврей 28-30 лет»
В годы Гражданской войны Колчак поручил генерал-лейтенанту Дитерихсу руководство комиссией по расследованию убийства царской семьи. В 1922 году были опубликованы его записки по этому вопросу — «Убийство царской семьи и членов дома Романовых на Урале». О Войкове: «Войков, еврей, лет 28–30; высокого роста, тощий; лицо длинное, веснушчатое, бороду и усы брил; глаза голубые, нос большой и не тонкий; уши торчащие; волосы светлые, волнистые. По-русски называл себя Петром Лазаревичем. Отец его был фельдшером на Надеждинском заводе, но сынка еще мальчишкой отправил в Женеву, где тот и получил образование. В Швейцарии, подобно еврею Сафарову, еврей Войков вошел в круг Бронштейна, Нахамкеса и прочих, и с ними же прибыл в Россию в запломбированном вагоне. В Екатеринбурге Войков занимал должность областного комиссара снабжения и члена президиума».
Трудно сказать, откуда черпал генерал сведения биографического характера. Возвращение Троцкого (Бронштейна) и Стеклова (Нахамкиса) в запломбированном вагоне, равно как и их пребывание в швейцарской эмиграции (первый жил в основном в Вене, а во время войны перебрался в Париж; второй до войны жил в Париже, а с ее началом вернулся в Россию), — свежее слово в историческом исследовании, но не будем придираться к заслуженному воину. Впрочем, и фельдшером Лазарь Петрович Войков никогда не был: недоучившийся горный инженер и доучившийся учитель математики, он всю жизнь работал то педагогом, то мастером на заводах. Сына он в Женеву не отправлял, тот туда сам перебрался в срочном порядке по причинам революционно-террористического свойства, и не вполне уже мальчишкой, в 19 лет. В одном Дитерихс точен: Войков-младший по-русски действительно называл себя Петром Лазаревичем. А в Женеве, надо полагать, Пьером. Но вот Пинхусом, на что намекает Дитерихс, он себя не называл ни на каковском языке, ибо был сыном украинца (и внуком крепостного крестьянина, что тоже как-то плохо сочетается с версией о еврейских корнях) и русской, о чем имеются документальные свидетельства, в том числе и полицейские справки.
По кличке интеллигент
Строго говоря, индивидуальный террор как средство революционной борьбы социал-демократы не одобряли. В 1899 году Владимир Ульянов (пока еще не Ленин) писал: «…по нашему лично мнению, террор является в настоящее время нецелесообразным средством борьбы, что партия (как партия) должна отвергнуть его (впредь до изменения условий, которое могло бы вызвать и перемену тактики) и сосредоточить все свои силы на укреплении организации и правильной доставки литературы». Упреки в «революционном анархизме» были его излюбленным приемом в борьбе против эсеров, такой террор широко практиковавших. Однако в 1905-м «условия изменились», началась первая русская революция, и Ленин (уже Ленин!) призывает к созданию отрядов «всяких размеров, начиная с двух-трех человек, [которые] должны вооружаться сами, кто чем может…».
Летом 1906-го на этот призыв откликается 17-летний недоучившийся ялтинский гимназист (аттестат зрелости он получит, сдав экзамены экстерном) Петр Войков. Уже имея за плечами некоторый пропагандистский опыт, следствием которого и было последовательное исключение из двух гимназий — керченской и ялтинской, он вступает в «Боевую техническую группу» при ЦК РСДРП и вскоре оказывается вовлечен в подготовку покушения на градоначальника Ялты полковника Думбадзе. Тот в условиях продолжающихся революционных волнений руководил наведением порядка в городе с такой энергией, что даже правительству временами становилось за него неудобно. Неудивительно, что в ретивого полковника бросили бомбу. Террористы не достигли своей цели: Думбадзе был только контужен. Бомбист-эсер застрелился на месте покушения, а вот товарищ Войков, которого некоторые источники называют организатором всего дела, скрылся в Швейцарии.
В Женеве, где он учился в университете, Войков познакомится с Лениным. По каким-то соображениям к большевикам он не присоединится, но в партии меньшевиков будет принадлежать к ее «интернационалистскому» крылу, гораздо более близкому к большевикам, чем меньшевики-«оборонцы», последователи Плеханова. Вместе с одним из лидеров партии, Юлием Мартовым, он и вернется в Россию после Февральской революции.
«Товарищ комиссар»
По мере того как Временное правительство «левело», наполняясь представителями эсеров и меньшевиков, все большее количество профессиональных революционеров приходили на работу в его структуры. Войков работал в Министерстве труда, где быстро завоевывает репутацию радикала своими призывами к рабочим захватывать предприятия, хозяева которых проявляют неуступчивость в ответ на рабочие требования.
В августе 1917-го он, то ли командированный министерством, то ли направленный партией, оказывается на Урале; здесь он перейдет к большевикам. Совершенно очевидно, что курс на захват власти, отчетливо просматривающийся к августу в действиях большевиков, ему импонировал гораздо больше, чем «сухой» марксизм меньшевиков, полагающих необходимым начать подготовку к социалистической революции только после завершения буржуазно-демократической. «Марксизм — не догма, а живое руководство к действию», — мог бы повторить за лидером своей новой партии Войков, деятельно готовивший на Урале установление советской власти. После октябрьских событий Петр Лазаревич с присущей ему энергией берется за наведение революционного порядка на подведомственной территории. Справка о деятельности Войкова, подготовленная несколько лет назад Институтом российской истории РАН, сухо констатирует: «С января по декабрь 1918 г. Войков был комиссаром снабжения Уральской области, руководил принудительными реквизициями продовольствия у крестьян. Его деятельность привела к товарному дефициту и значительному понижению уровня жизни населения Урала. Причастен к репрессиям против предпринимателей Урала». Сегодня нам нетрудно представить себе, что за этим стояло: бессудные расстрелы, голодные смерти…
Однако наиболее яркую страницу в свою биографию Войков впишет не на поприще ограбления уральских крестьян, а в качестве одного из инициаторов расстрела царской семьи и «смотрящего» от обкома РКП(б) при реализации этого решения.
Передача семьи Романовых Уралсовету, В.Н. Пчелин, 1927 год
«…Поручить как химику»
Вопрос о том, где принималось окончательное решение о расстреле Романовых — в Москве или в Екатеринбурге, относится к числу по сей день горячо обсуждаемых. Но практически единодушная инициатива исполкома Уральского облсовета казнить бывшего императора и его семью сомнений не вызывает. Войков был откомандирован в отряд палачей не в последнюю очередь как квалифицированный химик, окончивший несколько курсов Парижского университета, для организации сокрытия следов. Но ограничиваться ролью наблюдателя и технического советника было не в характере Петра Лазаревича…
Дом Ипатьева, конец 1920-х годов
Войков принимает активное участие в разработке соответствующего плана; похоже, что именно в его голову приходит мысль подбросить Николаю письмо, якобы написанное по-французски неким офицером-монархистом, содержащее план будто бы подготовленного побега. По некоторым данным, имитировать побег предполагалось до ближайшей реки, где члены царской семьи должны были быть утоплены. Однако бывший царь что-то заподозрил. Не исключено, что его насторожила одна очевидная ошибка: французский был вполне безупречен, войковские 10 лет Женевы и Парижа давали о себе знать, но вот обращение «монархиста» к Николаю «vous» («вы») вместо «Votre Majesté» («Ваше Величество») было совершенно неуместным. Тогда было решено осуществить задуманное в городе, и опять-таки именно Войков, судя по ряду свидетельств, подобрал дом инженера Ипатьева. Он же санкционировал закупку около 180 кг серной кислоты.
Что касается непосредственно расстрела, то Войков, судя по всему, в нем не участвовал. Кровавые описания, принадлежащие бойкому перу дипломата-перебежчика Беседовского, работавшего в посольстве в Варшаве, либо не подтверждаются, либо прямо опровергаются имеющимися материалами. Войков, оперируя уголовно-правовыми понятиями, не исполнитель, он — один из организаторов преступления.
Метаморфозы памяти
В конце 1921 года Войкова с хозяйственной работы (он занимался реализацией конфискованных ценностей) переводят «на дипломатию». Однако возникают трудности: его отказывается принять Канада. Не без труда принимает Польша, ей в 1924-м не до выкрутасов. Советский полпред сразу же начинает работать «по специальности», разрабатывая варианты убийства Пилсудского. Варианты не получают одобрения в Москве. До поры до времени не получают. Выстрел эмигранта Бориса Коверды, убившего Войкова как «представителя международной банды большевиков», спасает фактического главу Польши Пилсудского, бывшего социалиста, бывшего террориста. «Бывают странные сближения», — как тонко заметил наш национальный гений…
Доказательств того, что Войков кого-то лично убил, нет; вполне вероятно, что не убивал. Однако он все время находился «при убийстве», где-то рядом: Думбадзе, Романовы, Пилсудский. Поэтому нет ничего удивительного в том, что вопрос о переименовании улиц, районов, поселков и станций периодически встает довольно остро. Где-то это закончилось переименованием — два украинских села, улица во Владикавказе; где-то после бурных дискуссий переименование было отвергнуто (Москва, Томск). При этом в 2015 году в столице, где вопрос о станции метро и железнодорожной станции обсуждался особенно бурно, было принято противоречивое (или, если угодно, компромиссное) решение: на схеме подземки по-прежнему красуется название «Войковская», а платформе МЦК присвоено название «Балтийская».
И стоит в районе Войковский храм Святых Царственных Страстотерпцев, в километре от метро «Войковская», между парком имени большевика Воровского и улицей имени пламенного коммуниста Клары Цеткин — символ то ли примирения, то ли непредсказуемости российского прошлого…
