Имя легендарного наркома тяжёлой промышленности на карте Донского района столицы встречается дважды, в неразрывной связке — на улице Орджоникидзе расположен гигантский завод, названный его именем. Всё, казалось бы, логично… Да вот только есть какая-то неувязка в хронологии — заводу имя присвоено ещё при жизни Григория Константиновича (партийная кличка Серго), а улица названа в его честь только в 1966 году, через три десятка лет после его гибели, а так — стоял себе завод спокойненько на 5-м Донском проезде, никого, как говорится, не трогал…
Флагман пятилетки
Индустриализация требовала станков, пока же их приходилось за большие деньги закупать в Германии и США. В мае 1929 года, в ходе уже начавшейся первой пятилетки, Всесоюзный совет народного хозяйства принял решение о строительстве на месте бывших огородов Донского монастыря станкостроительного завода. Темпы, как и положено в то время, рекордные: в апреле 1930-го начали нулевой цикл, в декабре 1931-го стартовал пусковой период, в мае 1932-го первая партия револьверных станков была сдана заказчику. Менее чем через год «по просьбам трудящихся» заводу присваивается имя Орджоникидзе (подробнее об истории завода читайте в статье «Центр рабочего экстаза»).
Ничего странного в этом нет, к этому времени имя наркома уже носят город на Северном Кавказе, бывший-будущий Владикавказ, московский Геологоразведочный институт, заводы, шахты, улицы — советская власть не видела ничего странного и зазорного в присвоении имён живых людей географическим и производственным объектам. По представлениям того времени, плох был тот нарком, чьим именем не называли города и веси, а Орджоникидзе был хороший нарком; бытовало мнение, что очень хороший.
Ближний круг
Как и большинство сталинских наркомов, он не мог похвастаться образованием — начальное училище и фельдшерская школа (у самого Сталина имелись за плечами духовное училище и оставленная на последнем курсе семинария, у Микояна — семинария, у Кагановича и Ворошилова— начальная школа; на этом фоне выделялся Молотов, почти окончивший политехнический институт). Как и большинство сталинских наркомов, он пришёл в революцию очень рано, подростком. Как у многих, у него была весьма боевая юность: аресты, ссылки, побеги, подпольная работа. Потом — гражданская, разгром Деникина, установление советской власти в Закавказье, перевод в Москву, в середине первой пятилетки — назначение на ключевую должность председателя ВСНХ, вскоре преобразованного в наркомат тяжёлой промышленности.
Эта «железная когорта» ни в чём не разбиралась досконально, но обладала несокрушимой волей, несомненными организаторскими способностями, умением подчинять себе людей и учиться в процессе руководства, а также незаурядной работоспособностью. Вряд ли возможно подсчитать, какую цену жизнями и рублями заплатила страна за подобную «кадровую политику» — понятно, что очень высокую — но результат выдавать на-гора ́ они умели, этого не отнимешь.
Не такой, как все
И всё же «товарищ Серго» кое в чём существенно выделялся из этой сплочённой команды, а именно несклонностью к интригам и вниманием к людям.
«…Ччто характерно для замечательной натуры Серго — это его объективность в отношении к людям. В спорах при обсуждении вопроса он всегда горяч… крепко наседает на оппонента. Не пройдёт и минуты после горячего спора, а Серго уже улыбается, говорит с тобой как с близким товарищем, одобряет твою настойчивость в отстаивании своего мнения. Это обворожительный человек. Всякий знает, Серго живёт и горит работой».
Николай Куйбышев, военачальник, член Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б)
Декларируя на словах приверженность принципам простоты, товарищества и доступности, руководители «партии и правительства» к середине 1930-х на деле закончили формирование у себя наверху такой системы отношений, что позавидовали бы дворы византийских императоров и турецких султанов. Негласные коалиции, фальшивые союзы, подсиживание, лицемерие, демагогия — всё это цвело пышным цветом. Орджоникидзе был человеком невероятно вспыльчивым — об этом свидетельствует хотя бы приобретшее большую огласку «грузинское дело» 1922 года, когда его конфликт с лидерами грузинских большевиков дошёл до стадии рукоприкладства, — но при этом на редкость отходчивым и незлопамятным. Он искренне болел за дело, нередко бурно реагировал на то, что казалось ему неправильным, но умел признать свою неправоту и извиниться. Там, где у других (например, Кагановича) причиной несдержанности было обычное хамство, у Серго она вызывалась доходящими до высоких степеней прямотой и искренностью. Всё это плохо вязалось с «новым партийным стилем».
Смерть и память
Подступал Большой террор. Сотрудников Наркомтяжпрома он должен был коснуться в не меньшей степени, чем кадровый партийный аппарат, армию и «органы», — на что ещё списать многочисленные аварии в промышленности, вызванные на самом деле спешкой и невысокой квалификацией большинства рабочих и инженеров, как не на саботаж и вредительство? Орджоникидзе тяжело это переживал, бился со всей присущей ему страстностью за отдельных людей и всё острее понимал, что дело не в отдельных ошибках и «перегибах на местах»…
«Обязать т. Орджоникидзе с утра 9 января выехать к себе на дачу под Москву на отдых сроком на 12 дней с тем, чтобы он за этот период времени принимал людей в весьма ограниченном количестве (не более 1-2 человек, — в день)».
Постановление Политбюро ЦК от 7 января 1936 года
Он, один из немногих, кто называл Сталина на «ты» и по имени, всё острее спорил со своим старинным, ещё с 1907 года, другом. Из-за арестов, из-за того, что происходило в Закавказье, где неуклонно возвышался Берия, которого Серго считал авантюристом и проходимцем, из-за безудержной гонки индустриализации. В октябре 1936 года был арестован Папулия (Павел) Орджоникидзе, старший брат, в своё время заменивший ему рано умершего отца; поскольку это произошло в дни празднования 50-летнего юбилея Серго, можно было не сомневаться в том, что это — не случайность. С учётом характера младшего Орджоникидзе, это был выстрел в его сердце. Отложенный; как выяснилось, ненадолго.
…Ты напой мне, Серго, грузинскую,
Ту, любимую мной, кацо,
Ту, что деды певали исстари,
Отправляясь в последний путь,
Спой, Серго, и забудь о выстреле,
Хоть на десять минут забудь!
Но полно, полно, молчи, не пой!
Ты предал подло — и пёс с тобой!
И пёс со всеми — повзводно в тлен
И все их семьи до ста колен!
Александр Галич. Поэма о Сталине
Менее чем через 4 месяца Григорий Орджоникидзе скончался, по официальной версии — от инфаркта. Есть несколько вызывающих доверие свидетельств того, что он застрелился. Версия убийства до сегодняшнего момента серьёзных подтверждений не находит…
Его прах захоронили в Кремлёвской стене, а имя возвеличили ещё больше, чем при жизни, — заводы, шахты, посёлки, корабли. Бо ́льшая часть его родных — три брата, жена, три двоюродных брата, племянник — были репрессированы.
Улицу, «составленную» из части 5-го Донского проезда и вновь проложенного участка, назвали его именем к 80-летию. Возможно, тогда, на излёте хрущёвской десталинизации, казалось, что правильно противопоставить его память романтического «комиссара в пыльном шлеме» памяти Сталина.
А может быть, это просто наш домысел…
