Старые слова не всегда умирают, иногда они перерождаются. Так произошло и с прилагательным «лихой». Воспринимаемое сегодня как одобрительное — «удалой, отважный» — оно когда-то обозначало опасного преступника… По одной из версий название деревни Бескудниково произошло от прозвища «безкунник» — неимущий, безденежный человек, так что не исключено, что жители расположенного невдалеке от «большой дороги» селения о «лихих людях» знали не понаслышке.
Понятие «лихой человек» в «Русской правде» отсутствует. Оно появляется в Великом княжестве Московском только в самом конце XV века. Ещё в 1488 году его в отечественном праве нет: Уставная Белозерская грамота, перечисляя тяжкие преступления «против жизни и имущества граждан», называет только воровство, разбой и убийство («… А доведут <донесут — Авт.> на кого татьбу, или розбой, или душегубьство…»). Пройдёт всего девять лет, и Судебник Ивана III расширит состав за счёт злостной клеветы и обобщит: «А доведуть на кого татьбу, или разбой, или душегубство, или ябедничество, или иное какое лихое дело…» То есть, выражаясь современным языком, речь идёт о категории тяжких преступлений.
Лихие времена
XVI век ознаменовался заметным ростом и усложнением структуры преступности. Историки спорят о причинах этого явления, но само его существование несомненно: активизируются фальшивомонетчики, растёт число нападений на монастыри, на дорогах (особенно ведущих к ярмаркам) становится совсем скверно. Преступность профессионализируется, число людей, для которых грабежи и убийства являются главным источником дохода, неуклонно растёт.
Надо заметить, что в составе разбойничьих шаек мы встречаем далеко не только угнетённые и нищие «низы», — напротив, разбоем нередко промышляют профессиональные военные — «дети боярские», оттачивающие навыки своего ремесла на торговых людях и крестьянах позажиточнее. И то сказать: служба князю прибыток то ли даст, то ли нет, а тут — дело верное.
«…Розбойников сами бы обыскивали»
Если Судебник 1497 года вскользь упоминает «лихих людей» всего трижды, то во второй четверти XVI века они, судя по законодательству и действиям власти, превращаются в серьёзную проблему. «Били естя нам челом о том, что у вас в тех ваших волостях многия села и деревни розбойники розбивают, и животы ваши грабят, и села и деревни жгут, и на дорогах многих людей грабят и розбивают, и убивают многих людей до смерти; а иные многие люди у вас в волостях розбойников у себя держат, а к иным людем розбойники с розбоем приезжают и розбойную рухлядь <имущество — Авт.> к ним привозят…» —констатируется от имени малолетнего великого князя Ивана Васильевича, пока ещё не Грозного, в Белозерской губной грамоте 1539 года. Характерно, что здесь уже видна целая организованная система: помимо собственно разбойников имеются укрыватели («розбойников у себя держат») и скупщики краденого.
Вершиной уголовно-розыскной системы Руси XVI — начала XVIII вв. был Разбойный приказ. Ему были подчинены губные старосты и «излюбленные головы», он являлся второй судебной инстанцией для рассмотрения дел о разбоях и грабежах, в его ведении находились появившиеся в XVI в. тюрьмы. Состоял из боярина или окольничего, дворянина и двух дьяков, имел в своём подчинении штат стражников и палачей.
Криминогенная обстановка вызвала к жизни то, что историки позже назовут «губной реформой» (губа — административно-территориальная единица, насчитывавшая два-три десятка деревень). Населению было велено создавать отряды для борьбы с «лихими людьми» под руководством губных старост, которых выбирало местное дворянство, а на государственных землях — «излюбленных голов», избиравшихся крестьянством. Полномочия этих прадедушек современных отделов по борьбе с оргпреступностью были весьма велики и включали пытки подозреваемых и казнь уличённых в «лиховстве».
Трудности квалификации
Кто же попадал в «лихие люди»? Это не любой человек, однажды совершивший тяжкое преступление, а статус, сам по себе предполагающий наказание: человек, который лихими делами живёт. Поэтому законодатель требовал от тогдашних «органов» не столько доказывания участия «лихого человека» в конкретных деяниях, сколько установления его принадлежности к «ведомым лихим», то есть всем известным разбойникам. Отсюда же и обязательное, не оставляющее места для судейских раздумий назначение смертной казни: Уставная книга Разбойного приказа прямо говорит, что содержать таких людей в заключении невозможно, так как собратья по ремеслу непременно попытаются их освободить.
Особая процедура причисления подозреваемого к «ведомым лихим людям» называлась «облихованием» и была, по сути, особой формой судебного процесса. Она предусматривала сбор свидетельских показаний вплоть до «повального обыска» — опроса всех жителей какой-либо местности — и применение пытки. Хотя пытка применялась как следственное действие и ранее, именно законодательство о «лихих людях» официально ввело её в следственную практику. Она была необходима для получения ещё одного (наряду с обвинением от «доброго человека» и результатами повального обыска) свидетельства — собственного признания; если таковое не получалось, то обвиняемый не считался «полноценным лихим человеком» и отправлялся в тюрьму, откуда теоретически мог выбраться «по вновь открывшимся обстоятельствам».
«А приведут кого с поличным впервые, ино его судити да послати про него обыскати. И назовут его в обыску лихим человеком, ино его пытати; и скажет на собя сам, ино его казнити смертною казнью; а не скажет на собя сам, ино его вкинути в тюрму до смерти, а исцов иск платити из его статка. А скажут в обыску, что он доброй человек, ино дело врьшити по суду».
Судебник Ивана IV (1550), ст. 52
Если же обыск признавал его «добрым человеком», дело передавалось в обычный состязательный суд, где у ответчика имелись реальные шансы получить признание своей невиновности. Облихование было делом серьёзным и ответственным, за ошибки и намеренную ложь участвовавшие в нём «добрые люди» могли быть наказаны кнутом.
Получилось как всегда
Губную реформу трудно назвать успешной, организованной преступности она не только не победила, но, судя по всему, даже остановить её рост не смогла. Это не удивительно: должным образом стимулировать губных старост и «излюбленных голов» государство не сумело. Они не получали жалованья и вдохновлялись только посулами: «…А учнут те выборные судьи судити и управу меж крестьянства чинити прямо по нашему уложенью, по Судебнику и по уставной грамоте, безволокитно и безпосулно… и мы с их вытей <единица площади — Авт.>, что за ними пашни, пошлин и податей всяких имати не велим да сверх того пожалуем». То есть: будешь судить по закону и без взяток, мы тебя освободим от налогов и выплатим премию. С учётом специфики службы награ — да, прямо скажем, не больно привлекательная…
Вершиной же законодательства о «лихих людях» становится Соборное уложение 1649 жалованья — там им посвящена целая глава в 104 статьи, где подробнейшим образом расписаны все материальные и процессуальные нормы. Особенно трогательно смотрится забота о сохранении имущества подозреваемых: постройках, скотине, зерне, несжатом хлебе и всходах — ведь в случае обвинительного приговора всё это отходило государству.
«А на которых людей в обыску скажут, что они лихие люди тати, или розбойники, и тех людей по обыском имати, а дворы их и во дворах животы их и хлеб молоченой запечатати, а стоячей хлеб и земляной переписати же, и приказати беречь тутошним и сторонним людем с поруками, докуды дело вершится».
Соборное уложение (1649 г.), гл. XXI, ст. 35
Петровская эпоха с понятием «лихой человек» покончит — наступит время несравненно более высокой степени детализации всего и вся, не только правовых понятий. Но из народного сознания оно, конечно, никуда не денется, только коннотацию поменяет с отрицательной на положительную.
