В XIX веке стоявшее некогда на территории современного московского района Старое Крюково одноименное сельцо принадлежало семье Валериана Фотиевича Митькова — одного из пяти братьев Митьковых, которые оставили о себе очень разную память.
У владимирского помещика отставного майора Фотия Митькова было пятеро сыновей. Первенец Михаил родился в 1791 году. Мать его рано умерла. Во втором браке у Фотия родились еще четыре сына — Николай, Валериан, Платон и Владимир. Все они пошли сперва по военной части, а вот дальнейшие их пути разошлись решительно.
Михаил
16-летний прапорщик Михаил Митьков отличился уже в трагической для русской армии битве под Фридландом и удостоился «Анны на эфес» — ордена Святой Анны III степени, носимого в то время на шпаге. Боевым офицером он прошел всю войну 1812 года и заслужил золотую шпагу «За храбрость», «Владимир с бантом», а в Заграничном походе — «Анну на шее» и бриллианты к ней. Брал Париж. В 27 лет он — полковник гвардии, командир батальона, на отличном счету, владеет языками, неплох в математике, увлекается философией и экономикой.
В 1821 году Михаил вступил в Северное общество декабристов. Участие молодого полковника в «конспирации» было хоть и дружеским, но, скорее, наблюдательно-скептическим. Образованный и не склонный к экзальтации, он желал лишь освобождения крестьян для укрепления мощи и благополучия России и не видел для этого непременной нужды в радикальной перемене государственного устройства, а тем более в цареубийстве. К политическому прожектерству Митьков был равнодушен: сочиненный Никитой Муравьевым проект конституции «слушал без внимания, единственно чтобы не противоречить, почитая cиe сочинение ютопиею», скептически относился и к агиткам Кондратия Рылеева, призывая внимательнее относиться к нуждам и пожеланиям самих крестьян.
Лишения войны подорвали его здоровье: уже в 1817 году проявилась чахотка. В начале 1824 года Михаил уехал за границу «до излечения болезни» и лишь летом 1825 года вернулся в Москву. Жизнь в Европе затормозила развитие болезни, но не заставила ее отступить. Для щепетильного Митькова это означало невозможность не только продолжения военной службы, но и создания семьи.
«Я говорил о пользе освобождения крестьян… таким образом: что помещики получали бы вернее доходы со своих земель, если бы крестьяне были свободны, а крестьяне были бы в лучшем состоянии, потому что каждой занимался бы по своему произволу, и работая для себя, имея неотъемлемую собственность он был бы трудолюбивее…»
Из опросного листа полковника Митькова
После провала выступления на Сенатской площади его арестовали. В активных действиях Митьков не участвовал, но пламенный тираноборец Поджио в своих показаниях принципиально изобразил всех известных ему товарищей своими единомышленниками. Верховный уголовный суд признал полковника Митькова виновным по «второму разряду».
Каторгу (позднее сокращенную до 10 лет) Михаил отбывал в Читинском остроге, а с 1830 года — в специально выстроенном «под декабристов» Петровском заводе. Фактически это была обихоженная тюрьма: заключенные имели свои комнаты, книги и даже картины. В 1835 году из-за периодически обострявшейся чахотки его определили на поселение в Иркутск, затем — в Красноярск. Здесь Митьков собрал прекрасную библиотеку (выписывал из столиц интересные новинки), разбил огород с парником. Несмотря на мучительную болезнь, трижды в день он делал метеорологические наблюдения по новейшим методикам: после амнистии декабристам его материалы опубликовали — на них исследователи опирались вплоть до советских времен. Однако сам Михаил до амнистии не дожил — в 1849 году туберкулез свел его в могилу.
«Полковник Митьков участвовал в умысле Цареубийства согласием, и принадлежал к тайному обществу с знанием сокровенной цели… По лишении чинов и дворянства сослать в каторжную работу на двадцать лет, а потом на поселение».
Из приговора Михаилу Митькову
Николай, Платон, Владимир
Николай Митьков, дослужившись до майора, вышел в отставку, получил по старшинству родовое имение во Владимирской губернии (лишенный дворянства Михаил владеть землей не мог), устроил там еще и крохотный заводик. Он прожил жизнь обычного среднерусского помещика. Младший из братьев, Владимир, юным прапорщиком растратил казенные деньги, за что был разжалован в рядовые и отправлен на Кавказ. С неблагонадежным братом ни тот ни другой отношений не поддерживали.
Зато служивший в Московском кантонистском отделении и егерском полку Платон после выхода брата-декабриста на поселение (с разрешением переписки) стал главным связующим звеном между ссыльным и внешним миром. Он присылал Михаилу книги, приборы для метеорологических измерений, лекарства и лечебники, организовывал заочные консультации врачей.
Валериан
Валериан был моложе Михаила на девять лет и служил в том же Финляндском полку. В отличие от брата, он высокими идеями не вдохновлялся, а литературу предпочитал «озорную». Из-за нее-то в 1828 году он (уже штабс-капитан в отставке, помещик) попал в опасную историю. Двое дворовых донесли в консисторию, будто барин читает приятелям из некоей тетради «богохульные стишки», в том числе «Гаврилиаду». К доносу они присовокупили и саму тетрадь. Как попала она к дворовым, кто за них — неграмотных — написал на гербовой бумаге донос и объяснил, кому его отослать, так и осталось неясным.
Кантонисты — сыновья нижних военных чинов (дети и подростки), по происхождению обязанные к военной службе, а также дети-рекруты еврейского, польского, финского и цыганского происхождения. Часть из них обучали на унтер-офицеров, младший технический персонал и музыкантов.
Некоторые полагают, что Валериан не просто читал «Гаврилиаду», а и с крепостническим самодурством пытался ее инсценировать (крайне натуралистично)— силами тех самых дворовых и с привлечением «симпатии» одного из них. На высшем уровне (при участии царя!) закрутилось чреватое каторгой следствие о богохульстве, к ответу призвали и предполагаемого автора поэмы— Александра Пушкина. Дело в итоге спустили на тормозах, перепоротые разъяренным барином доносчики загремели в солдаты (правда, царь распорядился назначить им мирную службу). Валериан же от греха подальше притих, а вскоре и женился. С братом-каторжанином отношений не поддерживал. Спустя пять лет после истории с «Гаврилиадой» жена декабриста Фонвизина, уехавшая за мужем в Сибирь, продала жене Валериана обезлюдевшее от чумы сельцо Крюково. Валериан переселил туда из своего пензенского имения крестьян-молокан. Когда открылось движение по Николаевской железной дороге и появилась станция Крюково, земля поместья заметно вздорожала.
Молокане — одно из течений русского «духовного христианства», близкого протестантизму. Отрицают церковь, пост, иконы. Почитают слово, особенно ветхозаветное. Молятся в молельных домах, распевая библейские тексты. Названы молоканами за то, что «не соблюдая постов, пьют молоко».
На горизонте маячила крестьянская реформа, но выкупная цена наделов, привязанная к оброку, растущую рыночную стоимость не учитывала вовсе. Дабы не упустить большой куш, Валериан решил землю очистить и переселить крестьян на земли подешевле. Молокане со свойственной им стойкостью переезжать с обжитого места наотрез отказались. Тогда барин пошел на хитрость: фиктивно продал собственной второй жене все поместье, оставив себе лишь крестьян с подворьями. Крестьяне стояли насмерть: устраивались в сараях и землянках, а уезжать не хотели а вскоре от неведомых причин сгорели и подворья— разом все сельцо… Губернское начальство усмотрело в том беспорядки и под конвоем отправило «бунтовщиков» на новое место. Те с жалобами дошли до царя: спустя несколько лет в афере барина нашли нарушения, его оштрафовали, но вернуться крестьянам не дали. А Валериан Митьков до конца жизни распродавал по частям свое крюковское имение.
