В сентябре и октябре 1812 года от пожаров и грабежей пострадала не только Москва, но и большинство окрестных деревень. В их числе были и селения, входящие сейчас в район Хорошево-Мневники: Хорошево, Карамышево, Мневники.
В мемуарах французских очевидцев событий сентября-октября 1812 года часто встречается такое объяснение мародерству: Ростопчин приказал сжечь Москву, поэтому французы были вынуждены грабить и городские лавки, и дворцы, и окрестные деревни. Но вряд ли только этим следует объяснять случившееся. Дороги на западном направлении были разорены еще до московского пожара.
Разоренная Москва
Цезарь Ложье, офицер наполеоновской армии, аккуратно вел дневник во время похода. 11 сентября его полк еще не вошел в Москву, а Ложье уже замечал признаки надвигавшейся катастрофы: «Дома не только пусты, но вся обстановка разломана. Посевы уничтожены; все подверглось систематической порче. Полное разорение, показывающее, до каких крайностей может дойти народ, решившийся сохранить свою независимость и честь». Ложье шел как раз с северо-запада, к 14 сентября его полк приблизился к деревне Черепково, затем к Хорошеву. «Прекрасная столица под лучами яркого солнца горела тысячами цветов: группы золоченых куполов, высокие колокольни, невиданные памятники. Обезумевшие от радости, хлопая в ладоши, наши, задыхаясь, кричат: “Москва! Москва!”».
Совсем скоро воодушевление сменилось ужасом: Москва горела. Попытка командования установить какое-то подобие дисциплины было обречено на неудачу. Вступление французов в Москву Солдаты армии «двунадесяти языков» хватали все, что попадалось под руку, даже не задумываясь, зачем им в таком количестве кофе или сахарные головы.
«Они слишком много страдали дорогой от голода и понятно, что теперь они прежде всего стараются запастись съестными припасами на будущее. За припасами следует одежда; наконец, солдаты тащат полные мешки серебра, жемчуга, ювелирных изделий и другой ценной добычи, которую они сейчас же рады спустить хотя бы за самую ничтожную цену», — продолжает протоколировать распад Великой армии Ложье. Можно было бы предположить, что тут нет ничего удивительного: любая армия ведет себя так, генералы и маршалы отдают своим солдатам город на разграбление. Но французская армия как раз в этот период выгодно отличалась от своих противников. Так, в Испании дурная слава сопровождала английские войска, которые не раз разграбляли отбитые у французов города. Французы же, напротив, щадили мирных жителей и их имущество. Мародерство жестоко наказывалось. Но не в этот раз.
Разоренные деревни
Огромной армии, оказавшейся в сожженной Москве, нужно было что-то есть. Нужен был корм и лошадям. Припасов в городе не хватало: значительная часть сгорела или была вывезена перед вступлением Наполеона в Москву. Что-то было спасено Старой гвардией, сохранявшей остатки дисциплины. Единственной надеждой оставались деревни под Москвой. Но и там все было выметено подчистую. «Каждое утро нашим солдатам, в особенности нашим кавалеристам, приходилось отправляться далеко на розыски пищи для вечера и следующего дня. А так как окрестности Москвы и Винкова с каждым днем становились пустыннее, то приходилось ежедневно уходить все дальше и дальше. Люди и лошади возвращались истощенные, если только они возвращались! Каждая мера овса, каждая связка фуража оспаривалась, у нас; надо было отнимать их у неприятеля», — вспоминал адъютант Наполеона Филипп-Поль де Сегюр.
Деревня Хорошево, которую в своем дневнике разочарованный Ложье называет «это скверное Хорошево», не избежала грабежей. Все 25 домов сгорели, равно как и крестьянское имущество. Серьезно пострадала построенная при Годунове церковь Живоначальной Троицы: утварь украдена, железные двери разломаны, престолы разграблены. Крестьянам удалось спасти 20 лошадей и 10 коров — их, видимо, заблаговременно спрятали в лесу еще до прихода французской армии.
В соседней деревне, Мневниках, французским фуражирам повезло больше: им достались 23 коровы, три десятка овец, несколько лошадей, хлеб, солома, сено. На следующий год, уже после ухода французов, разоренным крестьянам пришлось побираться. Зимой в Мневниках было нечего есть — по данным ревизских сказок, 33 человека погибли от холода и голода. Та же судьба постигла и жителей деревни Карамышево — они потеряли припасы и скотину, а затем собирали милостыню.
Деревни становились исключительно целью для грабежа. Усадьбам везло больше, но только до тех пор, пока в них квартировалось военное начальство. Писатель Иван Лажечников, в ту пору совсем юноша, вспоминал, в каком виде предстала перед ним усадьба в Троицком: «В доме нашли мы величайший беспорядок; казалось, неприятель только что его оставил. Зеркала были разбиты, фортепиано разломано, уцелевшее платье, в том числе и мальтийский мундир покойного помещика, которое не годилось в дело, валялось на полу».
Гибель Великой армии
Великая армия стремительно превращалась в толпу отчаявшихся оборванцев. Отряды фуражиров уже не добывали целенаправленно пропитание для армии, а пытались выжить сами. Настоятель католического прихода в Москве, аббат Сюррюг, фиксирует удивительные вещи: солдаты сами мешали подвозу продовольствия в город, предпочитая сиюминутные грабежи: «Вновь назначенное начальство, которому было дано распоряжение успокоить жителей соседних деревень и заставить их доставлять съестные припасы в город, потерпело окончательную неудачу в своих попытках. Ни один крестьянин или, вернее, почти ни один не мог безнаказанно переправить свою провизию в город. При въезде на заставу у него отбирались провизия, лошадь и телега, и он еще радовался, что хоть сам-то остался жив. Часто повторяющиеся подобного рода происшествия лишили всякой надежды снабдить город съестными припасами».
Думать о том, чтобы хотя бы ненадолго остаться в Москве, уже было невозможно: первоначальный замысел императора расселить армию по окрестным деревням потерпел неудачу. Деревень вокруг Москвы уже почти и не осталось. Последней каплей стал уход французов из города. «9 октября отдан был приказ всем войскам запастись провиантом на шесть месяцев. Мы запаслись зерном, картофелем, который мы накопали в окрестных полях, и вообще всем необходимым. Благодаря этому приказу мы окончательно разорили несчастных жителей, дома которых еще избежали опустошения», — пишет офицер Вьоне де Маренгоне.
После ухода
Крестьяне, разоренные нашествием Наполеона, внимательно следили за передвижением неприятельских войск. Как только французы покинули Москву, крестьяне тут же устремились на их место. Обстоятельные уездные жители направились в город с возами, телегами, подводами, чтобы забрать себе то, что не смогли взять французы. Александр Бенкендорф, назначенный комендантом Москвы, был обескуражен увиденным: «Неприятель, очищая Москву, поджег то, что еще уцелело от несчастного города; у нас не было никаких средств потушить пожар, который всюду увеличивал беспорядок и бедствия; крестьяне толпою устремились грабить и захватывать магазины с солью, медную монету казначейства и винные погреба. Весь наш отряд, как бы затерявшийся в огромном пространстве Москвы, едва был достаточен, чтобы сдерживать чернь, вооруженную оружием, отбитым у неприятеля». Бенкендорфу потребовалось несколько дней, чтобы восстановить порядок. Явных мародеров наказали, пригодились и повозки, которые крестьяне приготовили для награбленного: Бенкендорф велел погрузить на них трупы, которыми был завален город, и вывезти за пределы Москвы.
Москву после пожара и грабежей восстановили довольно быстро. Уже к 1816 году большая часть сгоревшего города была выстроена заново. Деревни тоже отстраивались, но не так скоро. И почти все селения за время войны потеряли до трети, а то и половины жителей — одних забрали в ополчение, другие погибли, защищая посевы, коров и лошадей.
