В Зеленограде нет ни улицы Берга, ни площади Саранта, ни проспекта Джоэля Барра, ни памятника Филиппу Старосу. Так уж повелось, что имена людей этой профессии увековечивают редко. Хотя какой, собственно, профессии? Кем были эти люди: удачливыми шпионами или выдающимися учеными? Так или иначе, в судьбе советской «Силиконовой долины» они сыграли важную, если не определяющую роль.
Шпионами не рождаются…
Люди по разным причинам становятся разведчиками (агентами, шпионами — разница между этими словами скорее эмоциональная, чем сущностная, все они «добыватели секретной информации»). Кто-то начинает заниматься этим из-за денег, кого-то приводит в разведку дух авантюризма, кого-то вербуют на компромате. Самые же ценные, стойкие и надежные агенты получаются из людей идейных, работающих не за страх, а за совесть.
В 1930-е годы в европейских и американских университетах училось немало студентов весьма левых убеждений, и это неудивительно: Великая депрессия, казалось, доказывала правоту Маркса в смысле близкой гибели капитализма, Советский Союз на весь мир рассказывал об успехах грандиозного социалистического строительства (и кое-какие из них даже демонстрировал, тщательно упаковав в привлекательную обертку), в Европе поднимал голову фашизм, и уже потянулись из Германии первые еврейские беженцы… В этой обстановке коммунистические или близкие к ним взгляды были популярны, многие молодые люди вступали в компартии, в университетах существовали марксистские кружки — где-то легальные, а где-то и полуподпольные.
Грек Альфред Сарант был иммигрантом в первом поколении, еврей Джоэль Барр — во втором. Оба хотели учиться, обоих привлекали математика и электроника, оба воспринимали дело антигитлеровской коалиции как свое собственное: ведь нацистский сапог топтал и холмы родины Саранта, и степи Украины, откуда происходили предки Барра. Оба, будучи членами коммунистических организаций, были уверены, что США недостаточно полно сотрудничают с несущим основную тяжесть войны Советским Союзом, что с русскими надо делиться всем, что поможет приблизить победу. Так в то время думали многие американские ученые и инженеры…
Юлиус Розенберг, Джоэль Барр и Альфред Сарант познакомились еще во время учебы. В 1941-м все трое работали в лабораториях форта Монмут в Нью-Джерси, выполнявших различные задания в интересах американских войск связи. Там-то их и нашел Яков Голос.
Шпионами становятся…
Судьба Якова Наумовича Рейзена вполне могла бы послужить (и, вполне возможно, еще послужит) основой для лихо закрученного «шпионского» сериала. Мальчик из еврейской семьи среднего достатка, он в шестнадцатилетнем возрасте примкнул к революционерам, в восемнадцать был приговорен к ссылке на вечное поселение в Якутии, бежал через Японию и Китай в США и вступил в Социалистическую партию Юджина Дебса. Затем Рейзен стал одним из основателей выделившейся из нее компартии.
Работая попеременно то в СССР, то в США, Голос выступает то в качестве администратора, то партийного организатора, то журналиста и в конце концов закономерно оказывается в разведке. Мы и сегодня далеко не полностью представляем масштаб его деятельности на новом поприще, но несомненно, что он стал одним из главных организаторов весьма широкой и успешной разведывательной сети в США, немаловажную часть работы которой составлял научно-технический шпионаж. Именно по этой линии и были завербованы Розенберг и Барр; последний привлек своего однокурсника Саранта.
«…Когда немцы стали обстреливать Лондон ракетами Фау-2, резидентура получила задание — принять срочные меры к получению данных о радарно-компьютерной установке SCR-584, которая определяет скорость и траекторию полета снаряда Фау-2 под Лондоном и автоматически управляет огнем зенитных батарей. Через день была плановая встреча с “Ретро” <Барром. — авт.>, который на мою просьбу ответил: — Мы уже пять дней назад прочитали ваши мысли и достали нужное наставление по этой штуке — SCR-584…»
Александр Феклисов. «За океаном и на острове. Записки разведчика»
Вклад Барра и Саранта в передачу советской разведке технических данных очень велик; по крайней мере, в вопросах радиолокации они стали ведущими агентами и явно готовы были продолжать эту деятельность и после войны, но пошли провалы. Вокруг них становилось все горячее и горячее. Позже ФБР утверждало, что вообще было уверено в работе Барра на СССР еще во время войны, но не хотело его «брать», так как это могло выдать русским тайну «Веноны» — секретной программы по расшифровке советских кодов: якобы арест инженера мог навести Москву на мысль, что ее сообщения читают за океаном как свои. Может быть и так; а может быть нет — контрразведка любит придавать своим провалам вид тщательно продуманных операций. Факт остается фактом: Барр «ушел на холод» сам, когда узнал об аресте Розенбергов и их сообщника Грингласса; тогда же через Центральную Америку добрался до советской зоны влияния и его товарищ Сарант. Надо было начинать новую жизнь.
Старос и Берг демонстрируют Хрущеву УМ-1НХ
У истоков советской микроэлектроники
Сначала они работали «на переднем крае» — налаживали систему радиолокации в Чехословакии, на «натовской границе»; затем переехали в Ленинград, где Сарант, именовавшийся теперь Филиппом Георгиевичем Старосом (Барр стал Иосифом Вениаминовичем Бергом), получил в свое распоряжение лабораторию, расширенную через некоторое время до КБ. Именно там и родилась первая советская «настольная» (ибо весила всего 80 кг) электронно-вычислительная машина УМ-1НХ. Впрочем, не будем забывать популярный в СССР анекдот о блоке питания к первым советским электронным наручным часам, помещавшемся в двух чемоданах, — с УМ-1 была похожая история; она не была ни «первой в мире», ни «самой компактной», но все равно это было огромное достижение советской (советскоамериканской?) науки и техники.
УМ-1НХ использовали для контроля и регулирования технологических процессов в разных отраслях: на ГЭС и АЭС, в производстве кинескопов и прокатке стали. В 1962 году Н. С. Хрущев во время Старос и Берг демонстрируют Хрущеву УМ-1НХ УМ1-НХ УМ-1 визита в Ленинград посетил КБ Староса и остался в высшей степени доволен увиденным: ведь и советские фантасты того времени изображали технологии коммунизма при помощи мигающих лампочек на панелях электронно-вычислительных устройств. В 1969 году «советские чехи» получили Государственную премию.
Именно во время «исторического визита» советского лидера, как утверждал Старос, американцам удалось поселить в его склонном к масштабным решениям сознании идею построить специальный город — «флагман советской микроэлектроники», обосновав это необходимостью создания «особой научно-производственной среды». Тут-то и вспомнили про безымянный еще Зеленоград: Хрущев не любил терпеливо ждать, а здесь имелся в значительной степени уже построенный город-спутник Москвы; правда, первоначально он планировался под другие производства, в первую очередь текстильное, но кто же мелочится в таких вопросах! Концепция сменилась, градостроители быстренько «подрихтовали» проект (а то жить бы зеленоградцам в сплошных четырехэтажках!), и вместо хлопотливого шума ткацких станков город зашуршал бумажными лентами и перфокартами.
Справедливости ради надо отметить, что на авторство идеи претендуют и другие, уже безукоризненно советские ученые и «организаторы науки»; что же, это поражение — «всегда сирота», а у крупной победы неизменно большое количество родителей. В любом случае заслуги Староса и Берга в становлении советской микроэлектроники неоспоримо велики, и с этой точки зрения «флагман отрасли» Зеленоград — хотя бы отчасти их детище. Как сказал некогда поэт по похожему поводу, «сочтемся славою, ведь мы свои же люди, пускай нам общим памятником будет!..»
