В первой четверти XVI века на берегу Москвы-реки по обету великого князя Василия III был основан Новодевичий монастырь в честь «Пречистые Одигитрии». От своего основателя обитель получила несудимую грамоту (свободу от княжеского суда) и несколько дворцовых сел. В их числе был и предшественник современного московского района Тропарево-Никулино — «село Трепарево» (его также называли Требарево, а позднее — Тропарево) Московского уезда Сукова стана.
Девичий монастырь на Девичьем поле
Монастырь возвели в месте не только стратегически важном, но и памятном. Прежде здесь стояло укрепление, охранявшее переправу Смоленской дороги, а в 1456 году на Девичьем поле провожали в Смоленск главную реликвию будущего монастыря — икону Смоленской Божией матери Одигитрии (Путеводительницы). По преданию, в конце XIV века эта икона проделала долгий путь в Москву с великой княжной Софьей Витовтовной. Спустя годы ее сын — Василий II вернет икону православным жителям литовского (на тот момент) Смоленска, а на Девичьем поле поставит часовню в ознаменование этого события. Со Смоленском, а именно с его возвращением «из литовского плена», был связан и обет строителя монастыря — великого князя Василия III, который тот дал, составляя духовную грамоту перед походом на Казань в 1523 году. Спустя год, после победы над татарами на Свияге, князь его исполнил: «основав над Москвою рекой за посадом преименитую вобщую, т. е. общежительную обитель, он собрал туда множество инокинь девическаго чина».
Монастырь стал называться Новый Девичий — в отличие от Стародевичьего Вознесенского монастыря в Кремле, а включение слова «девичий» в его название стало впоследствии предметом разнообразных легенд. Связывая его с местом постройки монастыря — Девичьим полем, говорили и о якобы существовавшей в ордынское время традиции принесения на поле в дань завоевателям юных дев, и о том, что сходились на поле «юноши и девицы на игрища, и там умыкаху жены себе», и о том, что на это поле местные девушки попросту гоняли коров. В действительности же название «девичий» было нарицательным, поскольку, как писал исследователь истории монастыря Иван Снегирев, «все почти женские монастыри издревле слыли и даже теперь слывут Девичьими по девственной жизни принявших на себя обет целомудрия».
Вся история монастыря оказалась связана с царским двором и бурными событиями придворной истории. Обитель нередко навещал ее основатель — Василий III, инокиней в ней жила и умерла Ирина Годунова, а Бориса Годунова там же избрали на царство. Из Новодевичьего монастыря якобы руководила стрельцами царевна Софья — в 1698 году на монастырских зубцах повесили главных зачинщиков Стрелецкого бунта, инокинь пытали в Преображенском приказе. В итоге монастырь вовсе передали в ведение этого приказа, штат обители обновили, царевну постригли в монахини, здесь же — в Новодевичьем она и окончила свои дни.
Близость обители к престолу не только вписывала беспокойные страницы в ее историю, но и давала преимущества: вплоть до XVIII века в Новодевичий рекой лились пожертвования. Как и другие крупнейшие обители того времени, монастырь владел обширными вотчинами и весьма развитым хозяйством, а его особой гордостью было множество плодовых садов и приют для «приема и содержания подкидышей и беспризорных детей женского пола», созданный как раз после Стрелецкого бунта. Специально выписанные Петром I из Брабантских монастырей мастерицы обучали воспитанниц прядению голландских ниток, шитью и плетению кружев.
Евдокия Лопухина. Первая жена Петра; Ирина Федоровна Годунова; Царевна Софья
Экономика благочестия
Имущество русских монастырей веками прирастало вкладами и пожертвованиями: каждый давал «по силам» — от князей до крестьян. За спасение души через неустанную монастырскую молитву вкладчики готовы были внести последнее, что имели. В потоке дарственных и завещаний кружились вотчины с угодьями, пустоши и соляные варницы, коровы, кони, береста для кровли и свечи сальные за два рубля. Самые бедные жертвователи расплачивались «натурой» — вносили свой труд, работая на монастырь. Обители все полученное пускали в дело: меняли, давали в рост и вели вполне прагматичное земное хозяйство.
Долгое время монастыри были практически автономны: несудимые грамоты и льготы по уплате податей давали судебную и финансовую свободу от светской власти, в их хозяйственную жизнь государство тоже не вмешивалось, время от времени пополняя владения новым пожалованием. Монастырские вотчины жили «государством в государстве»: здесь правили игумены, казначеи и келари. В монастырских селах властвовали приказчики: вели хозяйство, судили крестьян, следили за их «нравственностью», собирали подати.
Будучи владельцами обширных угодий, часто ненаселенных, монастыри нередко переманивали в свои вотчины крестьян с окрестных земель, что в итоге вело к их запустению. За оброк и повинности крестьянам давали в пользование землю: условия были выгодными, ведь за счет монастырских льгот по уплате податей обязанности крестьян были куда менее обременительными, чем у вотчинников-мирян. Правда продолжалось это лишь до поры, пока борьба государства с церковным землевладением не вылилась в отмену монастырских льгот. Крестьяне платили оброк натурой (хлебом, маслом, яйцами, соленьями) или же деньгами. В число повинностей входили распашка монастырской пашни, сбор урожая, покосы, предоставление подвод, заготовка дров, строительство, украшение церквей к праздникам.
Кроме земли доходы обителям приносили пошлины: судебные, за продажу и мену скота, таможенные (со всех торговавших на монастырских землях), проездные. Одним из важнейших и самых доходных видов имущества были соляные варницы и рыбные ловли — монастыри порой вели за них нешуточные «хозяйственные споры», а то и настоящие баталии.
Рост монастырского имущества, особенно заметный в годы ордынского нашествия, когда эти «островки благополучия» за вклады привечали всех бегущих от неспокойной жизни, привел к тому, что зажиточные обители стали получать фантастические по тем временам доходы в 1–2 тыс. рублей. При этом расходные статьи и по составу, и по количеству были ограниченными. Кроме поддержания хозяйства, содержания духовенства и традиционной монастырской благотворительности — где-то деятельной, а нередко лишь мнимой, — серьезных затрат у обителей не было, а «вкладная лихорадка» не прекращалась. Ее масштабы к середине XVI века стали столь угрожающими, что светская власть всерьез озаботилась вопросом монастырских имуществ. Внутри Церкви развернулся спор сторонников землевладения — иосифлян и приверженцев строгой аскезы — нестяжателей, который последние закономерно проиграли.
Так монастыри стали крупнейшими землевладельцами и игроками на рынке, вотчины падали в них как в пропасть, а следом сокращалось число служилых людей. Царям все сложнее было изыскивать земли для поместных раздач. От Ивана III до Петра I светская власть неустанно боролась с расширением монастырских владений, пребывая в раздвоении: запрет на вклады тут же сопровождало очередное пожалование, а монастыри и вкладчики изрядно поднаторели в обходе запретов и сложных юридических схемах.
Новодевичий монастырь. 1925-1928 годы
Новодевичье хозяйство
Данные Новодевичьему монастырю на заре его существования несколько дворцовых сел и деревень со временем так разрослись от вкладов, что в них числилось почти 15 тысяч крестьянских душ. В приходной книге монастыря самого начала XVII века были перечислены окладные деньги с монастырских сел в Дмитровском, Рузском, Клинском, Бежицком, Кашинском, Ростовском, Володимирском, Верейском, Звенигородском, Вяземском, Углицком, Московском, Волоцком и Оболенском уездах. Разоренный во время польско-литовской оккупации монастырь быстро восстановился при Михаиле Романове — в него снова потекли пожертвования, а к 1727 году он ежегодно получал 2485 рублей одного только денежного дохода.
В центре тропаревской вотчины Новодевичьего монастыря — селе Тропарево стоял монастырский двор. Отсюда управляли хозяйством не только самого села, но и «тянувших к нему» деревень, включая Никулино.
В 1627 году, после разорения времен Смуты, писцы отмечали в Тропареве: «место церковное, что была церковь Чудо Архистратига Михаила; да … двор монастырской, а в нем живут 3 крестьянина, да 7 дворов крестьянских, в них 12 человек, да 2 двора бобыльских, в них 2 человека». На протяжении всего XVII века Тропарево оживает, наполняется крестьянскими дворами, в селе ставят новую каменную церковь взамен уничтоженной Смутой деревянной. Спустя столетие тропаревская ведомость упоминает в селе с окрестными деревнями уже 225 крестьянских душ и 295 десятин земли под пашней и лесом, а на монастырскую пашню в общей сложности приходилось 84 десятины. В селе были кельи на случай приезда монастырского начальства, сад, при нем садовник, а еще скотный двор с коровами, быком, телятами и овцами.
С вотчины собирали окладный хлеб, овес, столовые запасы (коровье масло, хмель, яйца, лесные орехи) и конюшенные припасы. Зимой из Тропарева в монастырь на неделю высылали людей для колки льда на Москве-реке и подводы для его перевозки, летом — крестьян с лошадьми для перевозки с полей песка, осенью — двух мужиков с лошадьми для перевозки с огородов капусты и десять баб для рубки капусты и чистки свеклы. Как отмечает ведомость, все работники были «при своем пропитании».
Характерно, что по той же ведомости монастырь не владел информацией о количестве тягол (податных единиц) в самом селе и деревнях, а также о количестве душ на каждое тягло, так что порядок в монастырском хозяйстве был, очевидно, весьма относительным, притом что монастырь регулярно направлял в свои вотчины в общей сложности около 30 приказчиков.
Изданный императрицей Екатериной II в 1764 году «Манифест о секуляризации монастырских земель» положил конец борьбе государства и Церкви за контроль над землями. По манифесту все вотчины Новодевичьего монастыря, включая Тропарево, перешли в ведение Коллегии экономии, тропаревские крестьяне стали государственными, и в селе началась совсем другая жизнь.