На протяжении практически всей человеческой истории судьба душевнобольных была незавидной: их притесняли, ими помыкали, не считали за людей. Лечить их не умели, да не очень-то и стремились. И только в XIX веке душевные расстройства окончательно признали болезнями и принялись искать методы лечения; зачастую это делалось интуитивно, наобум, но постепенно психиатрия обретала почву под ногами. Патронаж в подмосковном селе Тропарево — одна из светлых страниц в истории отечественной медицины.
«На волю! Всех на волю!..»
В конце 1880-х годов в России возникает практика передачи некоторых душевнобольных в городские или деревенские семьи. Впервые такой эксперимент был начат видным российским психиатром Николаем Николаевичем Баженовым в селе Никуличи Рязанской губернии. Опыт Баженова получил высокую оценку в России и за рубежом, и к началу Первой мировой войны в 18 губерниях Российской империи земства выделяли средства на организацию такого патронажа. Там активно применялась трудотерапия, в разработке которой отечественные психиатры также были в числе передовиков: в 1884 году земский психиатр Михаил Павлович Литвинов организовал в Тверской губернии Бурашевскую психиатрическую колонию, ставшую одной из главных школ практической психиатрии в стране (работал там некоторое время и выдающийся врач Петр Петрович Кащенко, чье имя после революции получила Алексеевская больница). Одновременно до семисот пациентов могли проживать там в небольших деревянных домах в условиях довольно свободного режима и частичного самообслуживания.
В губерниях, где имелись земские учреждения (их не было на «национальных окраинах», Севере, в Сибири, т. е. там, где было слабо представлено русское поместное дворянство), основная работа по организации медицинской помощи сосредоточилась в них. В финансах земства были весьма ограничены (Московское, надо заметить, меньше других), и отпускаемые на больных средства тщательно учитывали. Таким образом, в системе патронажного ухода за психиатрическими больными встретились две важные идеи: гуманизация и финансовая оптимизация.
Как все начиналось
Первой ласточкой Алексеевской больницы стал патронаж в селах Семеновском (район нынешней улицы Панферова) и Троицком (улица Шверника); максимальное число призреваемых было невелико, около трех десятков. Все шло более или менее гладко, крестьяне были довольны, получая за каждую «больную душу» 7,5 рубля в месяц (у мужчины-ткача на фабрике выходило 17–20 рублей в месяц за работу 12-часовыми сменами). Больница тоже не оставалась внакладе, т. к. высвобождались койки под тяжелых и буйных, да и финансовая выгода была очевидной: содержание больного в стационаре обходилось земству в 352 рубля в год, в деревенском патронаже с учетом жалованья надзирающих врачей и фельдшеров — в 215 рублей.
Однако в июне 1900 года между жителями Семеновского и их «постояльцами» произошел конфликт, и «обчество» (крестьянская община, платившая часть налогов и имевшая некоторые административно-хозяйственные и полицейские полномочия) в категоричной форме потребовало «забрать убогих». Больница оказалась в трудном положении — принять три десятка больных ей было некуда. Справиться-то справились (одному из врачей даже пришлось временно съехать с казенной квартиры), но проблему надо было решать. Руководство постановило «поискать счастья» в других местах. Уже осенью патронаж на 30 человек организовали в деревне Дальняя Беляева (м. «Беляево») и соседнем Деревлеве (между нынешними улицами Бутлерова и генерала Антонова). Из семеновской истории сделали выводы и за каждого больного стали доплачивать 2 рубля в месяц «обчеству» — это сразу упростило общение с местным самоуправлением. Все на новом месте было хорошо, кроме одного — деревни были небольшими. Администрация больницы продолжила поиски, и весной 1901 года деревенский патронаж пришел в Тропарево; к 1 июля здесь было уже 60 душевнобольных.
Психиатрическая идиллия
Село было значительным (85 дворов, около 700 жителей), сохраняло патриархальный уклад, отходничество — уход надолго в город на заработки — не практиковалось, что было крайне важно для размещения душевнобольных. Взрослые мужики были на своем мужицком месте, во главе семьи, и это снимало значительную часть проблем. Местность тихая, окруженная садами, большой тракт проходит стороной. Винных лавок в селе не было, выпивали умеренно, с городскими рабочими слободками или придорожными селами — не сравнить. Народ работящий, прижимистый, копейку ценил (помимо сбыта сельскохозяйственной продукции, заготавливали на продажу в Москву дрова и сено — деньги небольшие и «тяжелые»). Все вместе образовывало на редкость удачное сочетание условий. Правда, не было общественной бани, но больница ее построила уже к зиме, разрешив селянам пользоваться ей на общих основаниях, что тоже благоприятно сработало в интересах новых поселенцев.
Больница арендовала у «обчества» пустующую избу, в которой выгородили кухню и три комнаты: в одной жила постоянная надзирательница, в другой имелись две койки для срочной госпитализации, самое большое помещение отвели под приемный покой. Выбор патронажных семей проводился очень тщательно: надзирательница принимала от желающих заявление и исследовала бытовые условия. Исходили из того, что больные должны иметь на двоих отдельное помещение, обязательно светлое. Важным аргументом было наличие в семье коровы, бескоровным (но имевшим хорошую репутацию) больница давала беспроцентную ссуду на приобретение буренки. Окончательное слово было за врачом-куратором, который выезжал на место, лично беседовал с хозяевами и принимал решение о переводе больных.
Психколония им. Кащенко
Эксплуатировать подопечных в качестве бесплатной рабочей силы было категорически запрещено, при малейшем подозрении в принуждении к работе приемная семья лишалась «кормильца». Другое дело, что часто пациенты сами с удовольствием включались в жизнь своей новой семьи, помогали в поле и огороде, ухаживали за скотиной и даже присматривали за детьми (врачи отмечали, что зимой, когда работы было меньше, настроение многих больных ухудшалось). С учетом колоссального терапевтического значения такой практики, подобные отношения всячески поощрялись, и крестьяне всеми силами старались социализировать своих подопечных — ведь тогда был шанс получить еще одного-двух, а четыре воспитанника удваивали годовой доход большой семьи. Некоторые хозяева существенно расширяли дома или даже строили рядом новые.
«Между призрением душевнобольных в их же доме и помещением их в специальные заведения стоит особый способ призрения душевнобольных в чужих домах, в семьях людей, которые специально берут на себя заботу ухода за душевнобольными».
Сергей Корсаков, «Курс психиатрии»
Помимо надзирательницы, в деревне постоянно находились ее помощник, дядька-санитар и несколько нянек, их роль была особенно важной «по первости», т. к. от них крестьяне перенимали приемы правильного обращения с непривычными для них людьми. Несколько раз в неделю приезжал специально закрепленный врач — принимал пациентов, корректировал лечение, фиксировал состояние больных.
Революция на несколько лет прервала это полезнейшее начинание (кто-то из пациентов остался в селе, большинство разбрелось), но уже в 1924 году главный врач больницы им. Кащенко (с 1922 года) Павел Павлович Бруханский восстановил деревенский патронаж в Тропарево и Деревлеве — в 1927 году там проживало уже 300 пациентов. Руководил работой патронажа видный психиатр Николай Петрович Данаев. Но на волне всеобщей коллективизации тропаревских крестьян «поверстали» в колхоз, а душевнобольных перевели в находящееся неподалеку село Богородицкое (район Республиканской детской клинической больницы), предварительно выселив оттуда общину «толстовцев», где создали специальную «коммуну им. Кащенко» с довольно жестким режимом и обязательным привлечением к труду. Эх…
