Говоря об академике Курчатове, друзья и коллеги неизменно вспоминали его обаяние и легкость. Будь он по натуре чуть более «академичным», ему бы и не дали шутливые прозвища Борода и Князь Игорь. В последнем словно нашло отражение преклонение перед грандиозным масштабом работы, которую вел в Щукине институт под руководством Курчатова. В действительности ученому, потомку крепостного, далеко было до князей. А вот до научных небожителей — рукой подать.
Странник
Рассказ об Игоре Васильевиче Курчатове многие начинают сразу с ленинградского периода, то есть с середины 1920-х годов. Потому что до этого жизнь ремесленника, слесаря, студента, столяра, лаборанта и даже воспитателя детского дома Игоря Курчатова напоминала калейдоскоп.
Родившийся в самом начале 1903 года Курчатов первые пять лет жизни провел в городе Симе в Челябинской области. Потом начались сложные перемещения: в Симбирск и Симферополь вместе с родными, в Ленинград, Феодосию и Баку— уже самостоятельно. Курчатов учился в Крымском университете и Петроградском политехе, работал в Павловской обсерватории и в Гидрометеобюро Черного и Азовского морей. Все время приходилось искать заработок. Казалось, в таких обстоятельствах даже самая заветная мечта о большой науке отошла бы на второй план. Но не для Игоря Курчатова.
Ученому помогла рекомендация профессора Семена Усатого, у которого Курчатов учился и под руководством которого некоторое время работал. Усатый был хорошо знаком с академиком Абрамом Федоровичем Иоффе и рекомендовал ему присмотреться к молодому физику. Протекция сработала, Курчатов переехал в Ленинград и начал работать в Ленинградском физико-техническом институте (ЛФТИ), который Иоффе возглавлял с 1921 года.
Впереди была совсем новая жизнь и новые цели.
Учитель и ученик
Талант ученого, приступающего к серьезным научным изысканиям, часто раскрывается в полной мере только под руководством чуткого наставника. Таким наставником, учителем, а потом и другом стал для Курчатова Абрам Иоффе.
«Детский сад папы Иоффе» — именно так в шутку прозвали ЛФТИ. Как вспоминал физик Игорь Головин, работавший с Курчатовым, «папа Иоффе» контролировал своих сотрудников жестко: каждую неделю они отчитывались о прочитанной литературе, для каждого был готов список новых статей, сотрудники, не представившие в течение года результаты работы, увольнялись. Но и ученые в ЛФТИ были фанатично преданы делу: из лабораторий уходили за полночь, а от зарубежных командировок Курчатов и вовсе отказывался: в институте было интереснее.
Нобелевский лауреат Жорес Алферов в одном из интервью сказал об Иоффе: «Он позвал к себе работать очень много молодых ученых <…>, сумел собрать вокруг себя талантливую молодежь, которая стала ядром советской физики».
В первые ленинградские годы он занимался изучением электрических свойств твердых тел — этого требовала развивающаяся семимильными шагами электроэнергетика. И до начала 1930-х ни о каких ядерных исследованиях не было и речи. Но все опять круто поменял неугомонный характер Иоффе.
И. В. Курчатов и А. Ф. Иоффе // Семен Усатый
Да будет циклотрон!
Коллеги вспоминали, что Абрам Федорович живо интересовался новыми направлениями в физике, умел заразить своим энтузиазмом сотрудников, и поэтому ЛФТИ не стоял на месте: все время находились направления для очередных изысканий. Так получилось и с ядерной физикой, «золотым временем» для которой оказались именно 1930-е.
Сегодня, произнося «ядерная физика», мы думаем об оружии массового поражения или об атомной энергетике. На самом деле это, если можно так сказать, прикладные области. Сама ядерная физика изучает взаимодействие атомных ядер или ядер и частиц. Огромный толчок к развитию отрасли дало изобретение циклотрона — специального устройства, в котором можно разгонять заряженные частицы и управлять ядерными реакциями. Как только появились сообщения о том, что это возможно, Иоффе отправил сотрудников института в лабораторию Резерфорда — перенимать опыт, который тут же начали применять на практике. Курчатов вошел в «особую группу по ядру» ЛФТИ, в 1934 году в его лаборатории был построен первый в СССР циклотрон, и ученый с головой ушел в исследование искусственной радиоактивности.
«Решение Игоря Васильевича оставить диэлектрики и начать заниматься ядром огорчило его друзей П. П. Кобеко и А. П. Александрова <…>. Видя, что уход Игоря Васильевича неизбежен, друзья примирились и даже решили торжественно отметить это событие. Соглашение состоялось летом в Киеве, <…> и ученые из Ленинграда стали отмечать “измену” Курчатова игрой в чехарду на Крещатике <…>. Появился милиционер и собрался их наказать. Находчивый Игорь Васильевич со своей покоряющей улыбкой отрапортовал: “Мы спортсмены, прибыли из Ленинграда на соревнование. Проходит тренировка”».
Из воспоминаний Наума Рейнова, заведовавшего лабораторией в ЛФТИ
До лета 1941 года все усилия Курчатова были направлены на развитие нового направления. Много времени он посвятил созданию в ЛФТИ не маленького, экспериментального, а уже большого циклотрона. Как всякий проект, это требовало денег и ресурсов, и зачастую ученый лично «выбивал» под циклотрон дефицитные железо и бетон. 1 января 1942 года установка должна была начать работу… Но война, естественно, заставила изменить планы. Институт эвакуировался в Казань.
Во время войны в Севастополе (Курчатов справа) // И. В. Курчатов и Б. В. Курчатов с женами
Лаборатория №2
Война мобилизовала все ресурсы страны, в том числе и научные. Вместе с Анатолием Александровым Курчатов работал над защитой кораблей от магнитных мин: они сконструировали систему, которая одновременно «маскировала» магнитное поле судна и не нарушала работу компаса. Позже таким же способом начали прятать от мин и подводные лодки. За это Курчатов был представлен к медали «За оборону Севастополя». Успел он поруководить и работами по усовершенствованию брони танков. Но уже в октябре 1942 года (по рекомендации Иоффе) Курчатов получил предложение возглавить ядерную лабораторию №2.
«Лаборатория №2» звучит немного таинственно: почему не №1? Почему вообще под номером? Видимо, из соображений секретности? Все оказалось проще: в ЛФТИ с октября 1942 года было организовано 10 научных групп или лабораторий. Спустя некоторое время работа лаборатории №2, занимавшейся акустикой и радиофизикой, была свернута, ее руководитель перешел в другой институт. «Второй номер» просто был свободен, и его присвоили новой лаборатории Курчатова.
В 1944 году сотрудники новой лаборатории собираются в Москве, и начинается работа над ядерным оружием. Параллельно идет строительство института, который сегодня известен как Национальный исследовательский центр «Курчатовский институт». И снова, как во времена строительства «большого циклотрона», все работы Курчатов контролировал сам. Более того — по воспоминаниям Бориса Броховича, много лет руководившего комбинатом «Маяк», к Курчатову была приставлена круглосуточная охрана. Учитывая секретность работы, фиксировался каждый его шаг. Ни на занятия теоретической физикой, ни на эксперименты больше не оставалось времени: вся работа была подчинена одному проекту — бомбе.
В ноябре 1941 года, занимаясь размагничиванием кораблей, Курчатов писал жене: «Вообще, все больше и больше тянет к морю. Вряд ли после войны вернусь к жизни большого города и кабинетной обстановке. “Бродяжничество” всегда было мне мило — думаю работать на флоте»…
Не сбылось. 7 февраля 1960 года Курчатов, уже перенесший два инсульта, встретился в подмосковном санатории «Барвиха» со своим давним другом и коллегой Юлием Харитоном. Во время прогулки присели на скамейку. Харитон увлеченно рассказывал что-то о работе, а Курчатов, вопреки обыкновению, никак не реагировал на рассказ… Он умер мгновенно из-за оторвавшегося тромба.
