В Донском районе, на Шаболовке, под Шуховской башней стоит уютный старый телецентр. До сооружения Останкинского гиганта он был нашим главным окном в страну и мир.
Экспериментальные программы транслировались и до войны, и сразу после. Но настоящее вещание, то, о котором говорили на улицах и дома, которого ждали каждый долгий рабочий день, началось в середине пятидесятых. Поэтому мы не знали по-настоящему замороженного сталинского телевидения: чудо-экран сразу показал нам оттепель. Сам же экран был очень маленький и чёрно-белый, вернее — расплывчатый и серо-голубой. Но притягивал он к себе магически. Увидеть дома фильм, спектакль, футбольный матч, полностью и вживе, а не через радиоописание или нарезку киножурнала, — необычайное ощущение. Я уже не говорю о прямых трансляциях событий, которым — мы это понимали — суждено стать эпохальными. Помню, как в 1961 году мы в апреле смотрели на идущего по аэродрому побывавшего в космосе Гагарина, а осенью мои родители, затаив дыхание, смотрели заседания XXII съезда КПСС, на котором Хрущёв гвоздь за гвоздём вколачивал в гроб Сталина, чтобы никто не надеялся, что «культ личности», разоблачённый пять лет назад, может возродиться.
Но даже не это было главным в оттепельном телевидении. Всю программу объединяли живые дикторы — молодые, красивые, приветливые. К ним привыкали, у каждого зрителя были свои любимцы и любимицы. Называли по именам: Аня (Шилова), Игорь (Кириллов)… Тяжело было со Светланами: Моргунова, Жильцова, а потом ещё и обворожительная Ершова! Валентина Леонтьева совершила героический поступок: стала вести детские передачи и очень рано оказалась «тётей Валей». О личной жизни дикторов постоянно строились всякие предположения, в основном — фантастические, но к счастью, жёлтая пресса и душевный стриптиз были не в ходу, а потому люди не могли судачить о подлинных радостях, драмах и даже трагедиях своих телевизионных кумиров.
У маленького зыбкого экрана были свои идеальные джентльмены. Как не вспомнить основателя «Клуба кинопутешествий» (именно так изначально, с 1960 года, называлась программа) Владимира Адольфовича Шнейдерова, знаменитого кинооператора и режиссёра, снявшего до войны знаменитого «Джульбарса». А «Кинопанорама»? Её основал и вёл Алексей Каплер. Обаятельный, умный, раскованный, он на равных, но не панибратски общался с мировыми звёздами кино. Особую оттепельную ноту вносило знание того, что Каплер вернулся «оттуда», из сталинских лагерей. А в информационном эфире ярко сиял Юрий Фокин. Пожалуй, его «Эстафета новостей» — главное завоевание хрущёвской эпохи на телевидении. Выход сюжетов «с пылу, с жару», по мере поступления, импровизирующий и не скрывающий собственного мнения ведущий, репортажи, снятые в самом центре событий и в неожиданных ракурсах, — всё это задавало живой темп, а позднее вечернее время позволяло программе уходить глубоко в ночь, если новости и материалы продолжали поступать. Все знали любимые фокинские фразы: «Включаю Владивосток!», «Включаю Ташкент!» и коронное «Включаю космос!». Конечно, цензура была, конечно, существовали заведомо непозволительные темы, но Юрий Фокин, пожалуй, выбирал всю полноту цепи, на которой сидели советские массмедиа. Со второй половины шестидесятых всё стало снова замерзать. На смену «Эстафете новостей» пришла монументальная программа «Время».
Такое ли уж совпадение, что именно тогда Центральное телевидение переселилось с «Шаболовки, 53» (37 по новой нумерации) на «Королёва, 12»? Как при переезде в новую, пусть и неизмеримо более просторную и совершенную квартиру, теряется что-то очень важное, домовой, что ли, умирает, сверчок теряется. Там, в старом телецентре, можно было в два шага перейти с гостями из студии в фойе, поболтать, поднять бокал… А в Останкине от редакции до редакции — «семь тысяч вёрст».
