Бунинская аллея — одна из главных магистралей Южного Бутова. Она связывает Чечёрский проезд с улицей Академика Семёнова. На карте города это название возникло в 1996 году, и в нём кроется тонкая игра слов. С одной стороны, это просто аллея, названная в честь писателя Бунина. А с другой — в памяти неизбежно возникает знаменитый бунинский цикл рассказов «Тёмные аллеи». И хотя их действие по большей части происходит не в самом городе, а за его пределами — в деревне, на даче, на почтовой станции, здесь эта игра слов более чем уместна. Ведь Южное Бутово вошло в административную границу Москвы в качестве района всего за год до появления Бунинской аллеи, в 1995 году. А до того здесь царила классическая атмосфера бунинских «Тёмных аллей».
Бунин был одним из первых русских писателей, кто стал описывать мягкую романтическую эротику высокохудожественным языком. Это не порнография, как у Баркова, не скабрёзность, как у Пушкина, а именно романтическая эротика. В этом смысле было два крупнейших литературных революционера — Бунин и Тургенев. Но если у Ивана Сергеевича с его хрестоматийными «тургеневскими барышнями» всё же был подготовительный период, то в эпоху Ивана Алексеевича открылись все краны и эротика обрушилась на отечественного романтика бурным и беспощадным потоком.
Иллюстрация к рассказам И.А. Бунина. Аркадий Мелик-Саркисян, 2011 год. Мелованная бумага, стеклограф
Больше того, это был взгляд из будущего — написаны «Аллеи» в 30-40-ые годы, а действие происходит в дореволюционной России. Но это уже не так важно, ведь тема любви — вечная.
Сам сборник (а Иван Алексеевич считал «Тёмные аллеи» лучшим из написанного им за всю жизнь) назван по первому рассказу. Правда, хронологически он был опубликован одним из последних, но это опять же не важно — писатель-составитель волен выстраивать общую драматургию своих сюжетов вне зависимости от рабочего календаря.
Название взято из стихотворения Николая Огарёва:
Была чудесная весна!
Они на берегу сидели —
Река была тиха, ясна,
Вставало солнце, птички пели;
Тянулся за рекою дол,
Спокойно, пышно зеленея;
Вблизи шиповник алый цвёл,
Стояла тёмных лип аллея.
Его неожиданно вспоминает герой рассказа «Тёмные аллеи». Второе название как цикла, так и рассказа — «Шиповник», позаимствовано из того же стихотворения.
Не вызывает сомнения ещё одна ассоциация — с питерским издательством «Шиповник», в котором Иван Алексеевич издавался в далёкие царские времена. Но главное здесь всё же не воспоминания о прошлой жизни русского писательского цеха, а красота человеческих отношений, развивающихся в чарующей атмосфере средней полосы, в этаком условно-собирательном, а иной раз и вполне конкретном Южном Бутове.
К третьему рассказу — «Баллада» — мы снова переносимся в привычную и столь любезную русскому человеку полусонную усадьбу, а чинары уступают место вековым дубам и тёмным липовым аллеям:
Под большие зимние праздники был всегда, как баня, натоплен деревенский дом и являл картину странную, ибо состояла она из просторных и низких комнат, двери которых все были раскрыты напролёт, — от прихожей до диванной, находившейся в самом конце дома, — и блистала в красных углах восковыми свечами и лампадами перед иконами. Под эти праздники в доме всюду мыли гладкие дубовые полы, от топки скоро сохнувшие, а потом застилали их чистыми попонами, в наилучшем порядке расставляли по своим местам сдвинутые на время работы мебели, а в углах, перед золочёными и серебряными окладами икон, зажигали лампады и свечи, все же прочие огни тушили.
Один из пронзительнейших рассказов сборника — «Стёпа» — о безответной любви дочери хозяина постоялого двора к заезжему молодому купцу:
Он стоял перед нарами, уже в поддёвке, в картузе, с кнутом в руке, спиной к окнам, к густому блеску только что показавшегося солнца, а она стояла на нарах на коленях и, рыдая, по-детски и некрасиво раскрывая рот, отрывисто выговаривала:
— Василь Ликсеич… за ради Христа… за ради самого царя небесного, возьмите меня замуж! Я вам самой последней рабой буду! У порога вашего буду спать — возьмите! Я бы и так к вам ушла, да кто ж меня так пустит! Василь Ликсеич…
— Замолчи, — строго сказал Красильщиков.
Страшно даже представить себе, сколько подобных страстей видела за всю свою историю южнобутовская земля.
А действие рассказа «Руся» и вовсе происходит в здешних краях. В нём скорый поезд неожиданно «остановился на маленькой станции за Подольском, где ему остановки не полагалось… Давно наступили сумерки, но на западе, за станцией, за чернеющими лесистыми полями, всё ещё мертвенно светила долгая летняя московская заря. В окно сыро пахло болотом. В тишине слышен был откуда-то равномерный и как будто тоже сырой скрип дергача».
И далее — воспоминания одного из пассажиров о романтической истории, по совпадению случившейся в одной здешней усадьбе:
— И, конечно, скучающая дачная девица, которую ты катал по этому болоту.
— Да, всё, как полагается. Только девица была совсем не скучающая. Катал я её всего больше по ночам, и выходило даже поэтично.
Иллюстрация Натальи Леоновой к сборнику «Тёмные аллеи»
На берегу речки Корюшки, тогда ещё полностью протекавшей на поверхности, а не в подземном коллекторе, наверняка действовал один из многочисленных речных трактиров, притулившихся не только к волжским берегам, но и устроенных, к восторгу публики, на дачных дебаркадерах. Описание одного из них есть в сборнике «Тёмные аллеи», в рассказе «Речной трактир»:
А посмотришь вокруг — что это, собственно, такое, этот трактир? Свайная постройка, бревенчатый сарай с окнами в топорных рамах, уставленный столами под белыми, но нечистыми скатертями с тяжёлыми дешёвыми приборами, где в солонках соль перемешана с перцем и салфетки пахнут серым мылом, дощатый помост, то есть балаганная эстрада для балалаечников, гармонистов и арфянок, освещённая по задней стене керосиновыми лампочками с ослепительными жестяными рефлекторами, желтоволосые половые, хозяин из мужиков с толстыми волосами, с медвежьими глазками.
Тем не менее, в этих то ли посудинах, то ли сараях, создавалась неповторимая, очень густая атмосфера простого, незамысловатого праздника. А вот из рассказа «Кума»:
Дачи в сосновых лесах под Москвой. Мелкое озеро, купальни возле топких берегов. Одна из самых дорогих дач недалеко от озера: дом в шведском стиле, прекрасные старые сосны и яркие цветники перед обширной террасой. Хозяйка весь день в лёгком нарядном матинэ с кружевами, сияющая тридцатилетней купеческой красотой и спокойным довольством летней жизни. Муж уезжает в контору в Москву в девять утра, возвращается в шесть вечера, сильный, усталый, голодный, и тотчас идёт купаться перед обедом, с облегчением раздевается в нагретой за день купальне и пахнет здоровым потом, крепким простонародным телом.
После обеда наверняка подают китайский чай, купленный в Москве, в лавке Перлова. Медный самовар на шишках. К чаю — домашнее варенье, пряники с ближайшей ярмарки, конфеты «Мишка косолапый» и шоколад «Золотой ярлык» товарищества «Эйнем». Когда был жив сам Теодор Эйнем, он постоянно приезжал в Южное Бутово, здесь находилась его дачная усадьба.
Фердинанд Теодор фон Эйнем
Существует множество статистически точных и во всех отношениях правильных описаний дореволюционного Южного Бутова. К примеру, такое, опубликованное в «Экономических примечаниях», изданных в конце XVIII века:
Сельцо Бутово… расположено на суходоле. Господский дом деревянный, при нём пруд рытой, в котором рыба: плотва, окуни и караси… Лес берёзовый и осиновый, к строению годный, в 6 и 7 сажен высотой. В нём звери: волки, лисицы и зайцы; птицы: тетерева, куропатки, скворцы и дрозды… Крестьяне состоят на оброке. Землю пашут на помещицу по 8 десятин в поле, а промышляют хлебопашеством, к чему они радетельны.
Но гораздо ярче будет впечатление, оставшееся после бунинских «Тёмных аллей».
