Много тайн, загадок, недомолвок хранит Красная площадь. Вот, например: праздничный, пряничный, небывалый во всех отношениях собор прямо у стен Кремля — и нищий бездомный юродивый, зимой и летом не признававший одежды. Что у них общего? Почему первый, имеющий торжественное официальное имя, стал известен под своим «народным» прозвищем, данным в честь второго?
Падение твердыни
Первый венчанный русский царь Иван Васильевич, позже поименованный Четвертым и Грозным, хаживал на Казань трижды (а отец его и дед до того — и вовсе без счета). Первый раз, в 1547-48 годах, успех был относительный: 60 верстами ниже Нижнего Новгорода по реке по недосмотру утопили осадную артиллерию, после чего побиться с казанским войском еще было можно (что и учинили со всем тщанием и не без успеха), а вот взять великолепно укрепленный город — ни-ни. Молодой царь даже смотреть на это безобразие не стал, вернулся с полдороги в Москву.
К следующей попытке готовились основательно, воеводами поставили людей степенных, опытных, войско собрали немалое, выступили вовремя — но вновь помешала проклятая стихия, началась оттепель, и из-под Казани пришлось убираться в Нижний, где построили чудо чудное — разборную сплавную крепость, установили ее в устье Свияги, верстах в 40 выше по реке, и попытались решить дело дипломатическим давлением. Почти получилось, но в последний момент, как это обыкновенно бывает, сорвалось.
«Князь же великий восхоте сам внити во град, и такоже вскоре возвратися в стан свой с великою победою, благодаря истинного бога, яко дав ему толику победу на супротивныя его…»
«Повесть о взятии Казани» (фрагмент Софийской второй летописи)
В третий поход собирались как в последний: все поляжем, а за Волгу без победы не вернемся. Казанцы тоже готовились и тоже с похожим настроением: погибнем, а города не сдадим. Стихия (в тот год — сильная буря), как и положено, неистовствовала, противник защищался мужественно и умело, но все же в три месяца управились, Казань пала, старинный злейший враг был повержен, путь за Волгу, на Урал и в Сибирь, был открыт. Это дело полагалось крепко отметить…
«Житие твое, Василие, неложное…»
Принято считать, что мальчик Вася Нагой родился в крестьянской семье в селе Елохово (ныне район Елоховской площади и Старой Басманной улицы) под Москвой в конце 1460-х годов, в начале царствования деда Ивана Грозного, тоже Ивана Васильевича, только Третьего. Житие его повествует о даре прорицателя, которым он отличался с молодых лет: якобы еще будучи учеником сапожника, предвидел скорую смерть покупателя, заказавшего себе сапоги «чтобы не сносить за год». Юродство его («блаженство» в тогдашнем смысле слова) начинается в шестнадцатилетнем возрасте и продолжается, таким образом, более семидесяти лет. Он предсказывал бедствия (например, страшный большой пожар 1547 года), видел сокрытое (под изображением Богоматери на Варваринских воротах почувствовал нарисованного черта), читал мысли (усовестил молодого Ивана IV, суетно размышлявшего о постройке загородного дворца во время церковной службы). Главное же — подавал пример чистой аскетичной жизни, обличал грех. Москвичи его, несмотря на это, очень любили.
Философским основанием юродства принято считать стремление изменить мир к лучшему в соответствии с заветами Христа, вопреки мнению и образу жизни большинства, не желающего отказываться от привычного комфортного уклада. «Мы безумны Христа ради, а вы мудры во Христе; мы немощны, а вы крепки; вы в славе, а мы в бесчестии. Даже доныне терпим голод и жажду, и наготу, и побои, и скитаемся, и трудимся, работая своими руками. Злословят нас, мы благословляем; гонят нас, мы терпим…» — писал апостол Павел коринфянам. Почитание юродивых на Руси, вослед греческой традиции, было очень развито. В глазах средневекового обывателя человек, не руганью и тумаками, а собственным примером призывающий окружающих жить по-божески, был, несомненно, отмечен особой благодатью, что подтверждалось чудесами. За Василием их накопилось множество.
Собор Василия Блаженного. Л. П.-А. Бишебуа, 1845-1850 годы
«…В память оной победы да выстроят каменный храм»
В середине XVI века Красная площадь имела вид чрезвычайно далекий от нынешнего: на ней торговали, наказывали кнутом, молились и даже стриглись (путешественник Олеарий отмечает обычай москвичей приходить сюда в Великий четверг привести себя в порядок, и «тогда <…> земля у Посольского двора устилалась волосами, как мягкими тюфяками»). Здесь стояли лавки и церквушки. Последние еще с начала века часто возводили в честь одержанных побед (считается, что начало положил Василий III, повелевший в память о взятии Смоленска соорудить храм во имя Происхождения Честного Креста Господня), даже не очень значительных. Походы под Казань, во время каждого из которых хоть какая-нибудь воинская удача непременно да случалась, также отмечались небольшими храмами.
Великую победу, одержанную на следующий день после праздника Покрова Богородицы, следовало отметить особенным образом; видимо, поэтому всего год простояла деревянная церковь, построенная сразу после взятия Казани (мы знаем, что она имела семь приделов и была освящена в престольный праздник, 1 октября 1554 года, накануне двухлетия штурма). Уже в 1555-м на ее месте начали возводить каменный храм, завершенный к лету 1561-го. Название ему было собор Покрова Пресвятой Богородицы, что на Рву (Кремль когда-то был прикрыт глубоким рвом, точнее, перемычкой длиной в полверсты и глубиной в среднем 10 метров между Москвой-рекой и Неглинкой; называли его Алевизов ров в честь зодчего Алевиза Фрязина). Вполне вероятно, что помимо увековечения победы над Казанским ханством Москва, за полстолетия до этого осознавшая себя Третьим Римом и всячески этот образ пропагандировавшая, сооружением огромного собора в откровенно восточном стиле хотела передать образ Небесного Иерусалима. Впрочем, другие видят в нем намеки на казанские минареты.
Василий Блаженный, храм и человек
Имел ли Василий Блаженный непосредственное отношение к строительству— бог весть. Одна из многочисленных, связанных с храмом легенд утверждает, что он собирал на него деньги, приносил на место и кидал через правое плечо— чтобы никто не покусился. Если и так, то этот подвиг он завершить не успел: в августе 1557 года юродивый скончался; якобы в похоронах приняли участие царь с боярами и митрополитом. Похоронили его на кладбище, оставшемся от Троицкой церкви, стоявшей ранее на месте возводимого собора.
Набожный преемник грозного царя, его сын Федор Иоаннович, занялся увековечиванием памяти Василия. Множество чудес (в частности, исцелений) от мощей святого подвели его к мысли возвести над захоронением еще один придел (церквей, считая центральную, стало 10; через полтора века их число достигнет своего максимума — 18; сегодня их 11). Собор будет неоднократно гореть (при Анне Иоанновне выгорит практически полностью), его не раз будут перестраивать, в 1812 году чуть не взорвут французы (впрочем, документальных подтверждений этому нет, вероятно, это легендарный отзвук вполне реальной истории с попыткой подрыва Кремля). Уже после революции на него, уже превращенного в музей, пару раз покушались сторонники радикальной перепланировки Москвы. Рассказывают, что докладывавший Сталину проект переустройства Красной площади Каганович (он отвечал за Генеральный план реконструкции Москвы) снял с макета фигурку собора. «Лазарь, поставь на место», — якобы отреагировал почти закончивший Тифлисскую семинарию несостоявшийся священник.
Если это не байка, то небесный защитник собора Василий Яковлевич, прославленный как Блаженный, может быть доволен — смирить такое зло не всякому святому под силу.
Сталин и Каганович
