В XVII веке деревня Бескудниково принадлежала князю Льву Михайловичу Волконскому — представителю одного из древнейших русских родов, Рюриковичу в двадцатом колене. Его собственная биография довольно скудна, но и предки, и ближайшие его потомки были людьми примечательными.
Щит разделён вертикально на две равные части. В первой части в лазоревом поле изображён ангел в серебряной одежде, имеющий в правой руке серебряный меч, а в левой — золотой щит. Во второй части (геральдически — левой) — в золотом поле чёрный одноглавый орёл с короной, держащий золотой крест.
Павший герой
История гибели князя Михаила Константиновича Волконского символически изображена на гербе города Боровска: «…в серебряном поле, изображающем невинность и чистосердие, червлёное сердце, показующее верность, в середине которого крестъ, изъявляющий истинное усердие к Божиему закону, основанию всей добродетели, и сердце сие окружено зелёным лавровым венцем, показующим нерушимость и твёрдое пребывание достойной славы сему вождю и другим, погибшим за справедливую причину с ним».
Первым (во всяком случае, первым известным) местом службы Михаила Волконского, отца владельца деревни Бескудниково, была Сибирь. Ему часто приписывают основание города Берёзов — того самого, ставшего потом местом ссылки сановников и революционеров: Меншикова, Долгорукова, Остермана, декабристов Фохта и Черкасова, наконец, Льва Троцкого. Волконский и правда служил в Берёзове с основания крепости (1593), затем был воеводой в Тобольске (1598), а при Василии Шуйском стал воеводой в Боровске. Туда он попал довольно случайно, а в 1610 году Боровск оказался на пути нового самозванца — Лжедмитрия II. Из Боровска воеводе Волконскому пришлось бежать, так как сдерживать литовские войска Яна Сапеги не было возможности. Поэтому Волконский вместе с небольшим отрядом укрылся в Пафнутьево-Боровском монастыре.
Дальше следует каноническая версия событий, изложенная в «Новом летописце». В монастыре, как повествует источник, сидели в осаде «многие люди». Воеводами были помимо Волконского Яков Змеев и Афанасий Челищев. Литовцы несколько раз атаковали монастырь, но тщетно. И только предательство позволило им победить. «Окаянные» Яков Змеев и Афанасий Челищев повелели отворить сторожевые ворота, в которые и вошли враги. Князь Волконский укрылся в церкви и не выходил, хотя другие воеводы пытались его заставить сдаться. Он отказал со словами «Умереть мне у гроба Пафнутия чудотворца». Далее летописная цитата: «Тот же князь Михаил встал в дверях церковных, и с ними бился, и изнемог от великих ран, и пал в церкви у клироса левого». По сведениям автора рассказа, погибли 12 тысяч человек. Затем литовско-русские войска самозванца, разорив монастырь, ушли дальше к Москве.
Последние оставшиеся в живых защитники монастыря похоронили убитых, и тут нашлось место чуду: «…того же князя Михаила кровь брызнула на левый клирос, на камень, и много раз ту кровь скребли и мыли, и не могли той крови ни соскрести, ни отмыть; на те две ямы приходил игумен и пел над ними панихиды; и когда певцы начали петь вечную память, многие видели, что из тех ям кровь выступила вверх». Сцена героической гибели Волконского изображена и на известной картине Василия Демидова, ученика Брюллова.
На самом деле всё было не совсем так. Во-первых, даже в такой тяжёлый момент на небольшом пространстве не могло быть одновременно трёх воевод. Скорее всего, летописец намеренно прибавил «веса» Змееву и Челищеву, чтобы подчеркнуть тяжесть их предательства. Во-вторых, современные исследователи (например, А. П. Синелобов) не находят подтверждения предательству в польских и литовских источниках.
Один из участников штурма монастыря, хорунжий Будила, оставил после себя довольно обстоятельные дневниковые записи. Он описывает хронологию событий так: «Наше войско, стоявшее в готовности около этого монастыря, увидев, что осаждённые бьются крепко и нападающие несут потери, по данному знаку со всех сторон ринулось с великим криком и, прилетев к стенам на конях, соскочило с коней и сначала ворвалось в палисадник. Русские, перепугавшись от этого грома, побежали в каменный монастырь, за которым наши сейчас же вскочили на стены, не дав русским ни развернуться, ни запереть ворота, и в ярости всех до одного вырезали». Можно допустить, что хорунжий приукрасил события, чтобы показать мужество атакующей стороны. Но вряд ли кто-то упустил бы возможность рассказать о предательстве и открытых изнутри воротах. Поэтому сомнению приходится подвергать русскую летописную версию. К тому же гетман Жолкевский, также писавший об этих событиях, подтверждает рассказ хорунжего, дополняя рассказ деталями. По его словам, монастырь обороняли поселяне. Затем защитники дрогнули и ринулись в монастырь, «за ними вторгнулись наши и убили в церкви князя Волконского, которого Шуйский назначил туда воеводой; перебили иноков, чернецов и всю толпу, ограбили монастырь и церковь».
Несомненно одно: Волконского убили в церкви, монастырь ограбили, его защитников вырезали. Поэтому доблестная смерть князя остаётся в истории и без подробностей о предательстве его соратников.
Государев посланник
Брат боровского героя Григорий Константинович Волконский (1560–1634 гг.) был для русской истории не менее, а то и более важной фигурой. Ему не довелось красиво умереть и быть запечатлённым художниками. Если бы его миссия удалась в 1606 году, то Михаилу Волконскому не пришлось бы, возможно, обороняться от войск самозванца в стенах монастыря.
Григорий Волконский был успешным дипломатом. В 1601 году Борис Годунов отправил его в самую горячую точку — в Крым — договариваться о мире с ханом Газы Гераем (Казы-Гиреем). Миссия была сложной, но Волконскому она удалась. Крымский хан любезно согласился взять 14 тысяч рублей, привезённых ему в подарок от русского царя, и вручил Волконскому со всей возможной торжественностью шертную грамоту. Волконскому удалось убедить хана, что Москва не покушается на его владения, что казаки не будут совершать набеги на крымские земли, что крепости у границ ханства строятся исключительно в мирных целях. Когда Григорий Волконский вернулся в Москву, он был щедро вознаграждён: Борис Годунов вернул ему земли, отобранные у Волконских Иваном Грозным.
Прошло всего пять лет, и Волконского снова отправили с дипломатической миссией. Но за эти пять лет изменилось многое: Борис Годунов умер, его сменил Лжедмитрий, затем Лжедмитрий был убит, а на московский престол взошёл Василий Шуйский. Волконскому предстояло выступить в Польше с рассказом о падении Лжедмитрия, воцарении Шуйского, а заодно договориться о судьбе Марины Мнишек и других поляков, остававшихся в Москве.
К королю Сигизмунду III посольство везло множество грамот. В одной из них подробно описывалось, что «царь Димитрий», сидевший на русском престоле, на самом деле расстрига Гришка Отрепьев, который «призыванием нечистых духов такое злое дело замыслил, назвался Дмитрием». А истинный русский царь теперь — Василий Иванович Шуйский, «благочестивый и христолюбивый», который, получив одобрения бояр и духовенства, принял скипетр Русского царства «и венчался царским венцом и диадимою (диадемою — Авт.) по древнему их царскому чину и достоянию, ими же венчалися прародители его».
Дипломатическая миссия выдалась трудной. Посланников по дороге встречали недружелюбно — оскорбляли, бросались «каменью и грязью». Но хуже другое: можно представить себе изумление Волконского и дьяка Андрея Иванова, когда им сообщили, что Дмитрий жив. «Те многие люди, что у него в Москве были, его узнали, что он прямой царь Дмитрей». Что ещё хуже — Волконскому и Иванову рассказали, что вокруг «Дмитрия» собираются в большом количестве «русские и литовские люди». Посланники пытались опровергнуть слухи, говорили, что сами видели гибель самозванца, что и поляки, которые теперь признают нового самозванца, были свидетелями тех событий.
В целом всё удалось: правительство Шуйского было признано королём Сигизмундом, но добиться поимки Лжедмитрия II не получилось. Самозванец пошёл на Москву через Боровск. Григорий Волконский же прожил долгую и насыщенную жизнь: оборонял Москву от литовцев, сражался против поляков, запорожцев, был почётным гостем на свадьбе царя Михаила Фёдоровича Романова.
От Смуты до стрелецких бунтов
Сын боровского героя и племянник царского посла Лев Михайлович Волконский прожил вполне обычную жизнь, без взлетов и падений. В 1616 году он упоминается как стольник — неудивительно, представитель столь знатной фамилии и не мог занимать должность ниже при царском дворе. В 1625-27 годах он служит воеводой в Пелыме. Это почти край света, где нет ничего, кроме острога, в который еще с конца XVI века отправляли ссыльных. Нет ни торговых путей, ни серьезных врагов. Затем он воевода в Царицыне, которому уже не угрожают ни ногайские орды, ни бунтовщики (время Степана Разина еще не пришло). Наконец, последнее упоминание о Льве Волконском — воеводство в Орле, где сохраняется опасность набегов крымских татар.
Его сын Фёдор Львович Волконский прославился больше — но войнами не с внешним врагом, а с внутренним. Фёдор Волконский участвовал в подавлении восстаний на юге: в Мценске, Белёве и Болхове.
Придворный шут
На картине художника-передвижника Валерия Якоби «Шуты при дворе императрицы Анны Иоанновны» сразу бросается в глаза композиция в самом центре. Согнувшись пополам, стоит придворный лысиной к зрителю. Это князь Михаил Алексеевич Голицын по прозвищу Квасник. Над всеми возвышается потомок касимовских царей Иван Балакирев — яркая шапка, разлетающиеся фалды. А между ними карабкается на спину князю Голицыну князь Никита Фёдорович Волконский, Рюрикович в 22-м колене. Как случилось, что князь стал шутом?
Шуты при царских дворах были всегда. При Петре без этого не обходилось ни одно застолье, были и знаменитые шутовские свадьбы. Но при императрице Анне Иоанновне это приобрело черты системы. Шутовство стало сознательным унижением дворян, чем-либо разгневавших императрицу. Михаил Голицын, например, принял католичество. Его жену выслали из России, а князя превратили в придворного шута и заставили подавать гостям квас. Тот же самый проступок совершил и граф Алексей Петрович Апраксин (на картине Якоби он лежит на полу). Волконский же пострадал из-за жены. Аграфена Петровна Волконская, прежде бывшая близкой подругой императрицы, приходилась дочерью Петру Бестужеву, фавориту Анны Иоанновны. Но затем Бестужев вышел из фавора, его место занял Бирон, и вся семья оказалась в опале. Сначала Волконскую отправили в деревню, затем и вовсе заточили в монастырь. От дел были отстранены почти все родственники, в том числе будущий канцлер Алексей Бестужев, брат Аграфены Петровны. А Никите Волконскому пришлось унижаться и стать шутом.
Забавы были примитивными и жестокими. Шутов заставляли толкаться, драться, царапаться до крови и падать друг на друга — императрицу это очень веселило. Еще одно развлечение: все шуты вставали у стены, один из них бил остальных по ногам, те падали. Князя Голицына Анна Иоанновна женила на самой некрасивой шутихе, свадьбу праздновали в специально выстроенном для этой цели «ледяном доме». Волконского тоже женили во время шутовского обряда. Как пишет Николай Костомаров, «все три сиятельные шута каждое воскресение забавляли ее величество: когда государыня в одиннадцать часов шла из церкви, они представляли перед нею из себя кур-наседок и кудахтали». Анна Иоанновна своеобразно покровительствовала своим шутам. Князю Никите Волконскому позволялось в знак особого расположения ухаживать за любимой левреткой государыни.
Левретка — ж. собака левреточной породы, борзая в уменьшенном виде, тонкая, стройная, игривая; порода комнатная, не для полеванья.
Толковый словарь живого великорусского языка В. И. Даля
Жизнь Волконского прошла бесславно, доподлинно неизвестно даже, когда его отпустили от двора и разрешили оставить шутовское ремесло. А похоронен он в семейной усыпальнице, в том самом Пафнутьево-Боровском монастыре, который так героически защищал его легендарный прадед.
