На территории Ново-Переделкина прежде находилось село Орлово или, по другим источникам, Орловец. В XIX веке предприимчивый купец Иван Епанешников, приметив мощный водоток и рабочую силу, перенес сюда свою ковровую фабрику. Так в селе началось ковроделие.
До XVII столетия эти земли относились к богатому столичному Чудову монастырю. Но в результате политики секуляризации церковных земель, которую последовательно проводила Екатерина II, не желавшая делить с церковью ни власть, ни деньги, в XVIII веке монастырские угодья отошли к государству, а затем были подарены императрицей графу Орлову и графу Румянцеву, по именам которых получили названия находившиеся на этих землях деревни Орлово и Румянцево.
В Орлове в 1825 году начала работать ковровая фабрика купца Епанешникова. Обширный клан московских купцов Епанешниковых, связанных с производством и продажей текстиля, происходил из купечества города Старицы на Валдайской возвышенности, известного своим известняком, который называли «старицким мрамором». Родоначальником рода был Иван Епанешников, перебравшийся из Стариц в Москву и в 1799 году зачисленный в московское купечество. Епанешников, сама фамилия которого словно намекала на родовую связь с текстильным делом (епанешниками назывались мастера, шившие на заказ плащи-епанчи), вскоре после войны 1812 года организовал при собственном доме в Якиманской части бывшей столицы небольшую ковровую фабрику, вероятно, первую в Москве. Впоследствии он перенес ее за пределы города, в село Орлово, в 21 версте от Москвы — поближе к речке Сетунке, вода которой была необходима для промывки пряжи, а позднее — и для работы паровых котлов, а кроме того — к рынку рабочей силы, каковой стали жители села.
Что такое епанча
Речь идет о широком безрукавном круглом плаще с капюшоном у мужчин, а у женщин — о короткой безрукавной шубейке (обепанечка). Епанча завезена с арабского Востока, а само это слово впервые в письменных источниках употребляется в «Слове о полку Игореве», позднее в «Домострое». Епанчу носили во время дождя. Изготавливали из сукна или войлока и пропитывали олифой. В конце XVII века в России стала торжественной придворной одеждой. Украшалась нашивками в пяти местах по два гнезда. Каждая нашивка имела петлю для пуговицы, поэтому позднее нашивки стали называться петлицами. В подоле епанча могла достигать семи аршин. В XVIII веке— форменная одежда солдат и офицеров, подобие современной плащ-палатки.
Вдоль Сетуни и ее притоков впоследствии возникло множество заводов и фабрик, превративших так называемый Сетунский стан в один из главных промышленных районов Подмосковья. Фабрика Епанешниковых, насчитывавшая поначалу 30 человек рабочих, была одним из первых предприятий в этой местности. Дела, судя по всему, шли неплохо, по крайней мере, купцы Епанешниковы содержали красивую усадьбу на Большой Полянке, а затем переехали в другой дом поблизости.
Промышленное русское ковроткачество в начале XIX века делало первые шаги. Ручным, полумеханическим, а во второй половине столетия и полностью машинным способом, ковры производили в Воронеже, Курске, Шадринске и во множестве — в окрестностях старой столицы, поближе к деньгам потенциальных покупателей. Новый европейский вкус требовал ковров: больших — в комнатах, ковровых дорожек — на лестницах и в коридорах. Москва отстраивалась после пожара, московские обыватели обустраивались в новых домах, так что ковров было нужно много. Появлялись новые присутственные места, бурно развивалась русская общественная жизнь: возникали клубы, рестораны, всевозможные общества и собрания. Интерьеры общественных зданий тоже нуждались в убранстве, обязательным элементом которого становились ковровые изделия. Ковровые фабрики довольно быстро расширили свой ассортимент и производили уже не только ковры — напольные или настенные, но и подушки для дома и для экипажей, мебельные обивки, шторы, покрывала и т. п.
Мануфактура Епанешниковых как раз обслуживала потребности и частных лиц, и гостиниц. В 1830-е годы фабрика выпускала «бархатные ковры из шпанской и русской шерсти, ковры на булавках из тонкой камвольной пряжи для драпировки, ковры двуличные на манер шетланских из простой русской пряжи, дорожки в роде ковров для постилки на полы и в гостиницах из шпанской и русской шерсти». Иными словами, ковры из разных видов шерсти, включая дорогую высококачественную тонкую шерсть мериносовых овец (шпанскую), напольные и настенные, двусторонние экономичные ковры, а также ковровые дорожки.
Производство
От основателя династии фабрика вскоре перешла к его сыну, тоже Ивану, но долго у него не задержалась, владельцем ее стал купец Иван Пешков, у которого была еще одна фабрика в селе Большая Сетунь. Как и Епанешниковы, Пешков был старовером и, возможно, находился с ними в некотором родстве. Не случайно спустя много лет после смены хозяина фабрику в Орлове по-прежнему именовали фабрикой Епанешникова.
Новый владелец вел дело с размахом. В 1843 году на фабрике было 50 рабочих, 39 станков, притом ковров производилось на 24 510 рублей в год. В 1850-м на фабрике работало уже 60 человек, не считая 20 мальчиков для размотки шерсти, а при производстве ковров использовалось 57 жаккардовых станков. Последними, позволявшими выполнять сложные тканые узоры, с 1830-х годов, вслед за Александровской императорской мануфактурой в Петербурге, обзавелись передовые российские ткацкие фабрики. Современное техническое оснащение орловской мануфактуры привело к сокращению работников. Если в 1861 году на ней было выработано 110 рабочими 600 ковров, то на следующий год 450 ковров было произведено силами всего 25 рабочих. При использовании машин производительность повышалась, продукция ковровой фабрики становилась дешевле, отчасти из-за роста объемов производства, отчасти же — в стремлении соответствовать покупательскому спросу.
В 1858 году Пешков построил еще одну фабрику в селе Спасском на Сетуни (Спас-Сетунь) близ Кунцева. Со временем Товарищество Спасо-Сетунской мануфактуры ковровых изделий стало одним из крупнейших ковровых предприятий Подмосковья. После устройства на фабрике в 1875 году гобеленового отделения Спас-Сетунская мануфактура стала известна своими сюжетными безворсовыми коврами-гобеленами, вполне успешно конкурировавшими с настенными коврами Даниловской мануфактуры и Обуховской ковровой фабрики. Помимо традиционных цветочных и геометрических орнаментов, частично заимствованных из приложений популярных иллюстрированных журналов, ковровые фабриканты стали выпускать настоящие ковровые картины, воспроизводившие композиции известных живописных произведений или созданных по ним гравюр.
При этом фабриканты живо откликались на актуальные события: так, к юбилею войны 1812 года едва ли не все ковровые фабрики центральной России выпустили ковры с «наполеоновскими» сюжетами: «Бегство Наполеона из России», «Наполеон и заснувший часовой», «Наполеон смотрит на пожар Москвы» и т. п. К 300-летнему юбилею дома Романовых, торжественно отмечавшемуся в 1913 году, ковровые фабрики создали целые серии ворсовых ковров и гобеленов на «боярскую» тему, иллюстрировавших «Песню о купце Калашникове» Михаила Лермонтова или роман Алексея Толстого «Князь Серебряный»…
Наконец, с началом Первой мировой, или, как ее еще называли, Великой войны многие фабрики перешли на батальные сцены, со всеми деталями воспроизводившиеся в коврах. Эта продукция была рассчитана на невзыскательный мещанский, массовый вкус. Однако в отдельных случаях ковровые фабрики, в частности Спасо-Сетунская, готовы были выполнить и особые, частные, заказы, вроде гобеленов по эскизам Михаила Врубеля, предназначавшихся для дома фабриканта Морозова, что предполагало в первую очередь высокое качество работ. Недаром эта мануфактура имела высокое звание поставщика императорского дворца.
Тем не менее московское ковроделие постепенно утрачивало прежние позиции: ковры и покрывала вовсе не были товаром повседневного спроса. К началу XX века многие подмосковные фабрики сворачивали производство или перепрофилировались. Первая мировая война и разразившаяся в разгар ее революция лишь ускорили этот процесс. Закрытой оказалась и первая ковровая фабрика купцов Епанешниковых.
