Сегодня Трубная площадь, что в Мещанском районе столицы, — место в высшей степени респектабельное. На одном углу — современный торговый центр, на другом — популярный театр, дорогие рестораны, на четыре стороны — аккуратные ухоженные бульвары: Рождественский, Цветной, Петровский, Неглинный. Трудно поверить, что всего 120–130 лет тому назад Труба имела совсем другую славу, преимущественно дурную.
К широко распространенному выражению «Дело — труба» название площади никакого отношения не имеет. В свое время здесь проходила стена Белого города, и для речки Неглинки существовал особый забранный решеткой проем, называемый местными жителями Трубой; так что название это старое, годуновских времен. Однако к определенному периоду истории Москвы эта поговорка подходит как нельзя лучше: лишиться здесь кошелька, одежды, здоровья, а то и жизни, было делом минутным.
«Шум и гам в этом логове жутком»: кабацкий квартал
Неблагополучная местность начиналась минутах в десяти неторопливого шага от площади. Весь северо-восточный сектор — десяток параллельных Рождественскому бульвару переулков, начиная от Большого и Малого Колосовых (сегодня — Сухаревских) — представлял собой сплошной «квартал красных фонарей». В рассказе Чехова «Припадок» двое студентов-гуляк уговаривают своего товарища провести с ними время «у женщин»: «Приятели с Трубной площади повернули на Грачевку и скоро вошли в переулок, о котором Васильев знал только понаслышке. Увидев два ряда домов с ярко освещенными окнами и с настежь открытыми дверями, услышав веселые звуки роялей и скрипок— звуки, которые вылетали из всех дверей и мешались в странную путаницу, похожую на то, как будто где-то в потемках, над крышами, настраивался невидимый оркестр, Васильев удивился…». Грачевка (в обиходе, официально же на картах — Драчевка), нынешняя Трубная улица, выполняла функцию центральной артерии этого района, где публичные дома были слегка разбавлены ночлежками, копеечными «меблирашками» и кабаками самого низкого пошиба.
Все «заведения» строго ранжировались: шикарные «трехрублевые» (красный плюш, швейцары с галунами, рояль) — поближе к Трубе; главный прибыток был даже не от «основного товара», а от сопутствующих — бутылка дрянного вина, плохонькие конфеты, папиросы, которыми настойчиво просили угостить «барышни», стоили впятеро-вдесятеро дороже своей обычной цены. Самые дешевые «полтинничные» кабаки располагались в Колосовых переулках; около них работали уличные зазывалы из числа «дежурных» девушек.
Как и в других похожих местах, здесь имелись «малины», где воры «отлеживались» и пропивали-прогуливали награбленное; правда, в этом отношении Труба уступала не только легендарной Хитровке, но и Сухаревке; а вот игра — разумеется, шулерская — была поставлена на высоком уровне. Между собой «иваны» (так называли авторитетных воров) играли в «свои» игры, предпочитая штос («стос»), буру и рамс. Для раздевания «фраеров» («лохов», «карасей») в ход шли обычно другие игры и другие приемы, не годившиеся со «своими»: от работы «бригадой» с заранее распределенными ролями до специально обработанных колод и совсем уж примитивного опаивания жертвы «малинкой» — пивом с добавками сильного снотворного. В случае нештатного развития ситуации имелись специальные ходы к коллектору Неглинки, куда нередко сбрасывали убитых.
Возможность упрятать концы в воду если не в прямом, так в переносном смысле, облегчалась еще и тем, что на Трубной сходились аж три из шестнадцати московских полицейских частей: Тверская, Мясницкая и Сретенская, что способствовало «подбросу» улик (в первую очередь мертвого или полумертвого тела) на соседнюю территорию.
Здание театра «Школа современной пьесы», 2020 год. Гостиница «Эрмитаж», 1900–1910 годы
«Я пошел по грачевским притонам…»: журналист в Трубе
Пристав одного из участков Сретенской части откровенничал с хорошо ему известным журналистом: «Во-первых, никакого убитого не было, а подняли пьяного, которого ограбили на Грачевке, перетащили его в мой участок и подкинули. Это уж у воров так заведено, — чтобы хлопот меньше и им и нам. Кому надо в чужом участке доискиваться! А доказать, что перетащили, нельзя…».
Журналистом этим, умевшим добывать такие сведения, что коллеги по цеху заходились от зависти, был Владимир Гиляровский. Человек богатого жизненного опыта, он побывал на своем веку и солдатом, и бурлаком, и актером, обладал недюжинной отвагой, колоссальной физической силой и при этом редкой наблюдательностью, умением держать слово (что особенно ценили его источники) и легким пером — в отличие от своего главного конкурента в тогдашней очерковой журналистике, Власа Дорошевича, Гиляй не манерничал, писал гладко и доступно.
Он прошел с сопровождающим часть коллектора Неглинки («Здесь грязь была особенно густа, и что-то все время скользило под ногами. Об этом боязно было думать. А Федю все-таки прорвало: — Верно говорю: по людям ходим»), провел «с живцом» расследование в одном из гнуснейших притонов Колосовки («живцом», разумеется, был сам), описал ночлежку, где обитали спившиеся актеры… Сегодня мы видим страшную Трубу полуторавековой давности его глазами.
Описал он и главное злачное место тогдашней площади — трактир «Крым»: «В третьем этаже трактира второго разряда гуляли барышники, шулера, аферисты и всякое жулье, прилично сравнительно одетое. <…> Бельэтаж был отделан ярко и грубо, с претензией на шик. Здесь утешались загулявшие купчики и разные приезжие из провинции». Самое страшное начиналось в подвале, где располагался притон «Ад», настолько тщательно спрятанный, что сторонний человек нипочем не мог найти в него вход. Здесь шла игра, отъедались-отпивались беглые с каторги, сбывалось краденое, и даже собирались революционеры — «внутренний» доверенный круг «ишутинцев», из которого вышел первый покушавшийся на Александра II, студент Дмитрий Каракозов.
Впрочем, знала Трубная и свой шик: здесь находилась одна из двух больших бирж «лихачей», дорогих извозчиков на лаковых рессорных пролетках. Их привлекала сюда публика одного из лучших ресторанов Москвы — «Эрмитажа» (ныне здание театра «Школа современной пьесы»), который в свое время принадлежал знаменитому повару Оливье. Правда, в отличие от трактира Тестова или «Славянского базара», куда ходили в основном за гастрономическими впечатлениями, в «Эрмитаж», как и в знаменитый «Яр», приезжали именно кутить, в том числе в приватных кабинетах опять-таки с дамами — близость Трубы чувствовалась и там, где водились большие деньги…
Однако хватит о мрачном. Простые москвичи любили Трубную совсем за другое — за Птичий рынок. Продавали тут по выходным не только птиц, но и собак, котят, кроликов, живца и мотыля для рыбаков и даже молодые деревца для посадки. Но истинную славу составляли именно птицы, и особенно по весне, на Благовещение. Существовал обычай в этот день выпускать пернатых из клеток на волю, и в праздничное воскресенье вокруг мрачной Трубы стоял несмолкаемый птичий гомон — лучший предвестник весны, тепла и новой жизни.
