Между Сетунью и Москвой-рекой находится главная съемочная площадка столицы и достопримечательность Раменок — «Мосфильм». Кроме павильонов, здесь есть и знаменитый пруд. Именно на нем Эйзенштейн снимал Ледовое побоище. Съемки патриотического фильма контролировал Сталин.
В доме 54б на Потылихе в кабинете Сергея Эйзенштейна на стене висел лист с нотами и автографом: «Дорогому и замечательному Сергею Михайловичу, вместе с Александром Невским изничтожившему свинью (в единственном и множественном числе). Сергей Прокофьев, 20 ноября 1938 года». Надпись неоднозначная, даже крамольная. Сергей Эйзенштейн своим «Александром Невским» сражался не только с псами-рыцарями, но и с высочайшей цензурой.
От величия к опале
Весной 1937 года судьба Эйзенштейна висела на ниточке. Величие автора «Броненосца “Потемкин”» и «Октября» было забыто и стерто, теперь говорили лишь о его ошибках. Слово «ошибки», да еще и напечатанное в «Правде», в это время — почти приговор. От ошибок до вредительства и антисоветской деятельности — один маленький шаг.
В 1932 году Эйзенштейн возвращается из Мексики в совсем другую художественно-политическую реальность. Социалистический реализм уже становится официальным методом советского искусства, вышло постановление Политбюро ВКП(б) «О перестройке литературно-художественных организаций». Затем слова «авангард» и «формализм» превращаются в ругательства. В 1936 году за «антинародность» и формализм клеймят Шостаковича. Больше нет места экспериментам, творец не может быть уверенным, что его произведение по каким-то признакам не сочтут идеологически неверным.
Эйзенштейн этого до последнего не замечает или не желает замечать. В январе 1935 года кинематографисты проводят съезд, где, как и писатели несколькими месяцами ранее, должны обсудить и утвердить новые творческие правила. Вместо того чтобы, как Горький, четко и ясно утвердить «бытие как деяние, как творчество, цель которого — непрерывное развитие ценнейших индивидуальных способностей человека ради победы его над силами природы, ради его здоровья и долголетия», Эйзенштейн усложняет. Он не прощается с экспериментами и заявляет о двойственности произведения искусства, в котором происходит, по его словам, «стремительное прогрессивное вознесение по линии высших идейных ступеней сознания и одновременно же проникновение через строение формы в слой самого глубинного чувственного мышления». Чистейшая, опаснейшая крамола.
В 1935 году Эйзенштейн начинает съемки фильма «Бежин луг» — истории о мальчике-пионере и кулаках в советской деревне. С одной стороны — идеологически верный сценарий, советское добро против антисоветского зла. С другой стороны — Эйзенштейн остался верен себе и снял подозрительно сложную картину. Вернее, так и не снял. На стадии чернового монтажа Госкино запретило «Бежин луг» за его формализм, антихудожественность и политическую несостоятельность. Библейские аллюзии (борьба отца с сыном как жертвоприношение Авраама, например) не остались не замеченными партийными критиками.
В марте 1937 года начальник Главного управления кинематографии Борис Шумяцкий разразился гневной статьей в «Правде»: «Рисуя советскую деревню, Эйзенштейн показал, что он не знает нашей действительности. Среди заснятых персонажей мы находим не образы колхозников, а библейские и мифологические типы. Эйзенштейн изобразил начальника политотдела человеком с неподвижным лицом, огромной бородой и поступками библейского праведника. Отца пионера Степка, подкулачника и ярого классового врага, он наделил не чертами реального врага, а чертами мифологического Пана, сошедшего с полотен художника-символиста Врубеля. Главного героя фильма — Степка, преданного родине пионера, Эйзенштейн показал в светло-бледных тонах, с лицом “обреченного святого отрока”. В характеристике этого образа он прибег к приему, который подчеркивает “потусторонний” характер персонажа. Например, в некоторых кадрах источник света был расположен за спиной Степка таким образом, что этот белокурый ребенок в белой рубашке показан излучающим сияние».
В апреле Эйзенштейну пришлось отвечать покаянным письмом в газете «Советское искусство». Он обещал исправиться, писал, что «ошибки мировоззренческого порядка приводят к ошибкам метода». Из опалы он вышел через год. Ему дали еще один шанс — снять фильм про Александра Невского.
Артист Николай Черкасов и режиссер Сергей Эйзенштейн на съемках фильма «Александр Невский»; Владимир Львович Ершов в роли Великого магистра
Тайная агиография
Злой на язык режиссер Александр Довженко говорил, что Александр Невский получился у Эйзенштейна каким-то секретарем псковского обкома. Речь шла о первых сценах фильма, когда князь с дружиной занимаются рыбалкой. Киновед Наум Клейман, главный исследователь творчества Эйзенштейна, с ним не согласен — не секретарь обкома, а «ловец человеков». Клейман считает, что режиссер не отказался от той «гипертрофии обобщения», за которую Эйзенштейн каялся годом ранее. Просто спрятал ее так, что ввел в заблуждение и критиков, и коллег.
Чудское озеро заменили Мосфильмовским прудом, снег — покрытым мелом асфальтом, льдины — пенопластом и окрашенной в белый цвет фанерой.
У Эйзенштейна получилась классическая агиография. При этом она не противоречила официальному методу: режиссер объяснял, что трактовал святость как доведение благородных качеств человека до предела. Эйзенштейн выбирал из двух патриотически-мифологических вариантов. Один сценарий — про Минина и Пожарского, другой — про Александра Невского. Второй вариант предоставлял ему более широкий простор — меньше источников, больше свободы трактовок.
Александр Петрович Довженко, Наум Ихильевич Клейман, Наум Ихильевич Клейман
Летний снег и сталинские правки
Загвоздка была в том, что фильм снимался летом. Для сцены с рыбной ловлей — не страшно. Для битвы на льду — критично. Но Эйзенштейн, который снял Зимний дворец так, что его кадры часто принимают за хронику, мог сотворить что угодно. Режиссер справился и с этой задачей. Писатель и киновед Виктор Шкловский вспоминал: «Ледовое побоище случилось в апреле на льду, конечно. Лед потом окровавился. Зимние сцены очень трудны в съемке — зима, время сумрачное. Решили построить зиму. Ее строили без сосулек, без пара, без заснеженных деревьев. Строили не зиму, а бой. Срубили вишневый сад, выкорчевали, распахали и заасфальтировали огромное поле. Потом покрыли его мелом, смешанным с нафталином. Одели войско русское и войско тевтонское и начали съемки».
Музыка Прокофьева, чеканный стук копыт по льду, сражение и, наконец, финальный бой Александра Невского (Николай Черкасов) с магистром (Владимир Ершов). Все выверено, каждый кадр продуман. Но у Эйзенштейна был один, главный, критик, из-за которого ключевую сцену битвы так и не удалось доделать до конца.
Фильм «Александр Невский» — на самом деле черновая версия. Доснять его Эйзенштейн не смог, так как Сталину понравился незавершенный вариант. Из-за этого в картине остались «киноляпы».
Однажды вечером на съемочную площадку приехала делегация кинокомитета и сообщила, что товарищ Сталин незамедлительно требует показать ему фильм. Сталину фильм понравился именно в этой версии, и никто уже не осмелился доделывать черновой вариант. Поэтому и музыка Прокофьева так и звучит с браком, и в кадре порой мелькает бутафория, и остались ненужные дубли. Не попала в фильм и битва на мосту через Волхов, а хорошая могла бы быть сцена — как рассказывает Шкловский, мост был специально построен косо, чтобы передать ощущение широкой реки. Не смог Эйзенштейн снять и финал фильма так, как планировал изначально. По сценарию, последние кадры — это смерть Александра Невского, перед которой он видит объединение Руси. Но на листе сценария рукой вождя проведена красная черта. «Не может умирать такой хороший князь!» — передали режиссеру сталинский вердикт.
«Александр Невский» произвел фурор. Члены Политбюро были в восторге, дети во дворах размахивали деревянными мечами, Эйзенштейн получил степень доктора искусствоведения, а Николай Черкасов — Сталинскую премию. Картину показывали во всех кинотеатрах, копию смотрел президент США Рузвельт в Белом доме. Опала отступила — но только на время, пока Эйзенштейн не разгневал главного критика своим «Иваном Грозным». Но в этот момент, когда Прокофьев дарил ноты Эйзенштейну, свинья была побеждена — и в единственном, и во множественном числе.
